Итак, всего «Народная воля» сумела наладить выпуск 5-ти периодических изданий. Напомню, что ранее только вторая «Земля и воля» имела в России и нечаевская «Народная расправа» – за границей по одному такому изданию, а все другие нелегальные организации довольствовались печатанием лишь отдельных прокламаций. В связи с этим впечатляет размах типографских возможностей «Народной воли». Если прежние организации революционеров в России имели (далеко не все) по одной, самое большее – по две, типографии, то народовольцы содержали, хотя и разновременно, пять типографий в Петербурге (самая ранняя из них была основана 22 августа 1879 г.), по две в Одессе и Харькове, по одной в Москве, Киеве, Туле, Таганроге, Новочеркасске и Дерпте (Тарту), итого – 15 типографий в самой России. Кроме того, с начала 1882 г. функционировала «Заграничная типография „Народной воли“» в Женеве.
ИК «Народной воли» имел при себе и уникальный отдел – динамитную лабораторию, унаследованную от группы «Свобода или смерть». Первым ее руководителем был С.Г. Ширяев, а после его ареста, 3 декабря 1879 г., лабораторию возглавил Н.И. Кибальчич. Он создал новую, сильнее прежней (нобелевской), разновидность динамита в виде желе («гремучий студень») и сконструировал на этой основе бомбы, перед секретом устройства которых встали в тупик царские эксперты, заключившие на процессе 1 марта 1881 г., что динамит Кибальчича доставлен из-за границы. Кибальчич тогда из чувства патриотизма не стерпел: «Я должен возразить против мнения экспертизы о том, что гремучий студень заграничного приготовления. Он сделан нами»[1204]
. После ареста и казни Кибальчича динамитной лабораторией руководил еще один саратовец (как и Ширяев) М.Ф. Грачевский, арест которого 5 июня 1882 г. стал концом лаборатории.Возглавляя все сферы деятельности «Народной воли» от сочинения программно-теоретических опусов до производства бомб, Исполнительный комитет неустанно изыскивал на все это денежные средства. Расходовал он много (только с октября 1879 до конца 1880 г. – больше 60 тыс. руб.[1205]
), но все-таки «гораздо ниже его планов и предположений», так что «безденежье неожиданно стучалось в двери конспиративных квартир и переступало их пороги»[1206]. Начальный капитал ИК составили остатки средств Д.А. Лизогуба и приданое молодоженов Н.С. Зацепиной и В.М. Якимова – всего 31 тыс. руб. В дальнейшем касса «Народной воли» (т.е. фактически Исполнительного комитета как финансового распорядителя партии) пополнялась почти исключительно за счет добровольных пожертвований. О пожертвованиях сообщалось в каждом номере газеты «Народная воля» (иные из них складывались в крупные суммы: с марта по ноябрь 1881 г. – около 30 тыс. руб., с ноября 1881 по 1 февраля 1882 г. – еще почти 25 тыс.[1207]. При этом самые крупные пожертвования печатно не объявлялись, чтобы не навести царский сыск на след жертвователей. Сами жертвователи подписывались условно: «Доброжелатель», «Весьма сочувствующий», «Уверовавший», «Раскаявшийся консерватор», «Александр не III» и даже «Приближенный Александра III». Жандармский департамент завел о них специальное дело, разослав запросы во все ГЖУ, на что все начальники отвечали: «во вверенных им управлениях» оные «прозвища» неизвестны. Только начальник Киевского ГЖУ сообразительно разъяснил: «Я полагаю, что оных прозвищ не существует в преступной среде, а употреблены они лишь при посылке денег для того, чтобы знать, что деньги дошли по назначению»[1208]. «Источник, откуда черпают свои денежные средства наши революционеры, остается загадкой», – досадовал М.Н. Катков[1209].Одного (может быть, самого крупного) жертвователя «голубые мундиры» все-таки вычислили. Им оказался золотопромышленник Константин Михайлович Сибиряков[1210]
, получавший ежегодно по 1,5 млн. руб. дохода. В жандармском досье о нем за 1880 г. отмечено, что он «постоянно окружен» людьми «вредного направления» (среди них назван А.К. Соловьев), что «многие социалисты у него просто живут», и «можно предполагать», что он «тратит свои громадные доходы на распространение вредной правительству пропаганды»[1211].С начала и до конца «Народной воли» ее Исполнительный комитет как «самочинный центр» партии «стоял вне отчетности и вне контроля»[1212]
. «Он никогда не был исполнительным, а всегда был распорядительным», – подчеркивала М.Н. Ошанина[1213]. Так же, как и первый ИК Валериана Осинского, народовольческий Исполнительный комитет не исполнял ничьих решений, кроме его собственных. Такая авторитарность, шокирующая демократически настроенных историков, вредила самому ИК, ибо не только возвышала его над партией, но и отдаляла от нее и даже противопоставляла ей. Но в условиях подполья, где приходилось действовать «Народной воле», ИК вынужден был идти на это ради собственной и всей партии безопасности. К тому же уникальный по совокупности достоинств состав допервомартовского, «Великого» ИК гарантировал его от злоупотреблений властью, как и от чванства, карьеризма и прочей корысти.