Кристальный пик

Башня Соляриса, прежде напоминающая амбар с залежами трухлявой мебели, отныне выглядела куда чище и наконец-то напоминала человеческую спальню, какой должна была быть. Истрепанный и изъеденный молью балдахин сменили полупрозрачные занавески из тафты, а сломанные стулья и тумбы переехали в дальний конец комнаты, освободив достаточно пространства, чтобы по его центру расположились медвежьи шкуры. Воздух в башне тоже посвежел: с тех пор, как я повадилась ночевать здесь, Солярис приучился проветривать комнату по несколько раз в день. То был редкий жест его заботы, как и объятия чешуйчатого хвоста, коим он окольцовывал меня во сне, притягивая ближе. Правда, сейчас половина постели Сола была пустой и холодной, а одно из окон, распахнутое настежь, со скрипом раскачивалось. Вряд ли для того, чтобы впустить свежий воздух — скорее, чтобы кого-то выпустить.

Цварк!

Так вот, что меня разбудило на самом деле — вовсе не дурной сон, а ходящая ходуном крыша и черепица, сыплющаяся под драконьими когтями.

— Моря иссохнут, города сравняются с землей, горы развеются прахом по ветру,  ибо нет ничего вечного, кроме одного — Соляриса и его привычки делать все наперекор, — протянула я саркастично, когда наконец-то растерла заспанные глаза и разглядела Сола, юркнувшего через окно обратно в башню и усевшегося у меня в изножье. — Я же просила тебя не карабкаться по крышам! Мы еще прошлые пробоины не залатали. Знаешь, каково это — выслушивать стенания Гидеона о потерях казны по четыре часа в день?

Солярис оставил мое замечание без ответа, как оставлял и все предыдущие. Едва ли ему было хоть какое-то дело до состояния казны, а уж тем более до Гвидиона с его фанатичной бережливостью — тот всегда хватался за сердце и пророчил Дейрдре скорое разорение, едва находилось что-то, что стоило дороже крестьянских сапог. Иногда мне казалось, что Солярис специально изводит его, подкидывая казначеям побольше работенки. Вот и сейчас он лишь усмехнулся и молча прижал ладонь к моему лицу, пока я не вспомнила, какое оно мокрое, и не попыталась отвернуться. Его когти безболезненно царапнули меня по щеке вслед за солеными каплями, высыхающими на коже.

— Вставай, — сказал Сол тихим, вкрадчивым тоном, и я уж больно подумывала, что что-то стряслось, как он тут же добавил: — Погода на улице в самый раз.

Глаза Соляриса горели ярко, точно рассветное зарево за стрельчатым окном. Небо только-только окрасилось тем же золотом, и первые лучи, как игривые дети, прыгали по углам комнаты, расписывая мрачные стены из серого камня летними красками. В этих лучах волосы Соляриса тоже начинали светиться, напоминая тот перламутровый шелк, в рубаху из которого он был одет. Широкий ворот с вырезом до ключиц приоткрыл верхнюю часть его безупречно белой груди, когда Сол склонил голову в бок от моего вопроса:

— Что на тебя нашло? Ты же сам сказал, что в такой ответственный день мне нужно хорошенько выспаться...

— Не похоже, чтобы у тебя был хотя бы шанс на крепкий и здоровый сон, — парировал он, многозначительно кивнув на мою подушку: бесформенные пятна, расползшиеся на ней, все еще оставались свежи. Лучшее доказательство его слов, как и мой тяжкий стон. — И да, не забудь в этот раз перевязать руки.

Сол бросил мне на покрывало ленты из телячьей кожи, а затем вскочил на подоконник и, оттолкнувшись, сиганул в открытое окно — прямо туда, где отныне встречать восход мне нравилось больше, чем в постели.

В Столице, что распростиралась куда севернее прочих городов, месяц благозвучия всегда выдавался теплым, но в этот раз он превзошел сам себя и уже спозаранку душил туат Дейрдре неестественным зноем. Впрочем, после месяца воя, который всегда оставлял за собою хворающих от воспаления легких детей и продавленные снегом крыши, даже жара Золотой Пустоши встретила бы у местных радушие. Да и плечи больше не ныли от тяжелых мехов и плащей, а кожа не трескалась от сухости и мороза — вместо этого ее покрывали бронзовый загар и пот. Стоило мне выйти из замка и догнать Соляриса, как последний потек у меня по спине, впитываясь в ткань подпоясанной мужской рубахи и таких же мужских штанов. Вскоре вся одежда промокла и потяжелела, и даже ленты из телячьей кожи, туго затянутые вокруг ладоней, не спасли их от зуда — старые мозоли мучительно запекло.

— Я драгоценная госпожа Рубин из рода Дейрдре... Ауч!

Лезвие меча из нейманской стали скрестилось с драконьими когтями, черными, как агат, и высекло искры. Если бы не утренняя роса, осевшая на цветочных лепестках, трава бы вспыхнула, и прекрасное маковое поле перед Рубиновым лесом охватил бы пожар.

— Я драгоценная госпожа Рубин...

Дыхание сперло от ударов, обрушивающихся на меня сверху, пускай они и были куда слабее тех, которые мне уже доводилось испытывать прежде. В какой-то момент я кубарем покатилась по земле, сбитая с ног, и едва не откусила себе язык, щелкнув зубами.

— Сдаешься? — спросил Солярис, равнодушно глядя на меня сверху-вниз.