Кристальный пик

— Во имя Солнца, они будто сговорились! — простонал Солярис, узнав в первом голосе Кочевника, вспомнившего об их споре; во втором — Мелихор, которая, очевидно, слишком заигралась с местной ребятней и напрочь забыла о том, что она дракон; а в третьем — Сильтана, который все-таки умудрился нажить себе проблем. Так вожделенная беззаботность Сола сползла с него, словно вторая чешуя. — Вот поэтому я и не хотел брать их с собой. Знал ведь, что без этого не обойдется. Там, где моя семья, сплошь одни беды! Прости, я не хотел...

— За что ты извиняешься, глупый? Ступай без зазрений совести. У нас впереди еще долгая ночь, — мягко приободрила я и неохотно разжала пальцы, впервые за целый вечер выпуская руку Сола из своей. Мы как раз закончили обходить ярмарочные прилавки по второму кругу: Солярис все не оставлял надежды отыскать где-нибудь черничные тарталетки, хоть и знал, что черника зреет лишь к месяцу зверя, а запасы варенья в крестьянских кладовых уже наверняка закончились. — Я найду Матти с Гектором и Тесеей или попытаю удачу в метании подков. К таверне близко подходить не буду, обещаю!

Как и всегда, идея разделяться пришлась Солярису не по нраву, но он прекрасно знал, что другого пути нет. Оставлять Кочевника в городе надолго без присмотра — то же самое, что оставлять голодного медведя рядом с мясной лавкой. А Сильтан, в наглую бранящийся с женихом опороченной девицы, запросто мог породить еще одно народное восстание.

Скрипнув зубами, Сол бегло оглянулся и пересчитал взглядом всех хускарлов, бродящих в толпе невзрачными, но неустанно бдящими тенями. Ради моей безопасности их в Столице стало в три раза больше обычного — по десять человек на каждой улице. Напасть на меня у них перед носом было равносильно тому, чтобы добровольно сунуть голову в петлю на виселице.

— Жди меня возле тиса, — велел Солярис. — Скоро я вернусь к тебе.

Больше он ничего не сказал. Только убрал растрепавшиеся волосы с моей лебединой маски и напоследок задержал пальцы на моем подбородке, мягко сжав его, словно хотел оставить на мне отпечаток, который продержится до его возращения и послужит мне оберегом. Затем Сол нырнул в течение толпы, и то само понесло его, куда нужно — многим не терпелось посмотреть, кто же так буянит у причала, что буян этот слышен даже сквозь дребезжание мунхарпы и гудение лура.

Именно два этих инструмента и вели за собою всю музыку летнего Эсбата. Их звуки резонировали, разрывали мелодию на части, и только игривое пение пан-флейты связывало мунхарпу с луром воедино. Один из бардов умудрялся держать флейту одними губами, воздев руки к небу в хаотичном танце, и, выполняя просьбу Сола, я прислонилась к разукрашенному тису спиной, наблюдая за бардами на помосте. Кожаный мешок шалмея раздувался от мощного дыхания здоровяка, сидящего на связке из бревен, и лишь тальхарпа приглушала его вой, воя в несколько раз громче и свирепее. Все эти инструменты были такими разными, точно разные виды холодного оружия, но, играя бок о бок вместе, они рождали прекрасную песнь «Плачь Гвиневры о зеленом море», посвященную китам и древним существам, что были «богами до богов».

— Разжигайте больше костров! К нам Ночь пришла, тьму и тени принесла, ее приданное! — объявил сказитель, выскочивший к бардам на помост, и я рефлекторно запрокинула голову вверх.

В летний Эсбат темнело поздно, и лишь к полуночи небо полностью чернело, переставая напоминать открытую рану, киноварно-алую. За всей этой праздной суматохой мы с Солярисом и не заметили, как это случилось — как день ушел по-настоящему. Факелы, ограждающие площадь, тут же загорелись ярче, и вспыхнули новые костры. В городе стало гораздо ярче, но тише — теперь музыка играла лишь в половину силы, и верховодила ею лютня, а не флейта. Круглая луна, словно глаз Волчьей Госпожи, раскрылась над Столицей, и площадь затопило серебряным светом.

Взявшись за руки, самые смелые и ловкие ряженые тут же поплыли по ней в новом танце, напоминая цветы, следующие мерному течению рек. Прижавшись плотнее к тису, чтобы не мешаться у них под ногами, я тихо ахнула от восхищения и разочарования. До чего же хотелось присоединиться к ним!

— Пришло время для наказания, госпожа.

Чьи-то горячие пальцы неосторожно прикоснулись к моему виску. Я покрылась мурашками, будто зимний ветер поцеловал меня между лопаток, и тут же оттолкнулась от древа.

— Солярис?