Кристальный пик

Больше всего на свете я боялась, что Хагалаз погонит нас из дома если не проклятиями, то веником, которым она принялась невозмутимо подметать полы, пока варился суп и пока я распиналась в объяснениях. Начать я решила с того самого дня, как умерла, потому поведала абсолютно обо всем, о чем только можно было: о встрече с Совиным Принцем и его напутствии; о спокойных днях, прерванных неизведанной болезнью посевов и плодов, грозящих голодом селянам; о гибели двух тысяч хирдманов и увядшей Свадебной роще; о притворщике, ворующим лица, и о той песни, что я, похоже, слышу, когда он где-то рядом. Я все-все рассказала ей, несмотря на то, как Сол сжал губы от обиды, когда понял, что есть вещи, в которые я даже его не посвятила. Он терпеливо черпал ложкой бульон и выливал его обратно, делая вид, что ест — благо, Хагалаз была слишком увлечена моим рассказом, чтобы заметить, что супа в миске все никак не убавляется.

— И вот еще, — закончила я, наконец, выкладывая на свободный краешек стола тисовую ветвь, опавшую и ссохшуюся, будто она пережила с десяток зим, не увидев ни одного лета. — Так теперь выглядит священное древо в Столице. Так выглядит Увядание, которое пришло на землю после Рока Солнца.

Хагалаз швырнула метелку за бумажную ширму, которая разделяла ее кухню с постелью и ночным горшком, отряхнула от пыли руки и приблизилась к столу. Все это время, что я говорила, она только кивала изредка, хмыкала, чем-то недовольная, и молчала. Однако стоило ей дотронуться до тисовой ветки кончиком грязного пальца, как Хагалаз тут же взбодрилась. Ойкнула, отскочила назад и выставила перед собой руки, будто ветвь могла на нее напрыгнуть.

— Какая дикость! Это же труп богини. Зачем ты принесла его сюда?

— Труп богини? — переспросила я, пряча ветвь обратно в узелок, когда Хагалаз красноречиво смахнула ее со стола веником, брезгливо морщась. — Что это значит?

— То и значит! Кроличья Невеста умерла, вот и гибнет все живое. Без нее природа тоже жить не хочет.

Цокнув языком, Хагалаз сняла поток старой ткани с дверцы поваренного шкафа, опустила его в бочонок с дождевой водой и принялась ту часть стола, где лежал тис, словно я и впрямь запачкала его мертвечиной.

Вправо-влево. Вправо-влево. Я следила за ее руками, драящими стол и раз за разом полощущими тряпку, и пыталась сосредоточиться, опустившись обратно на скамью. Голова разболелась, как от хмеля, и лишь спокойное лицо Соляриса, давящегося своим несчастным супом, заставило меня взять себя в руки. Раз он не паникует, то и я не должна. Но ведь...

— Как такое может быть? — спросила я, когда залпом опрокинула свою пиалу, а затем еще одну, поднесенную Хагалаз, и наконец-то вернула себе дар речи. — Боги ведь бессмертны...

— Скажи, дракон, — Хагалаз обратила взор белых глаз на притихшего Сола. — Ваш род ведь засыпает, когда стареет, так? То жизнь или смерть?

Сол оторвался от своей похлебки, — я неожиданно заметила, что та все-таки опустела на треть, — и задумчиво постучал ониксовыми когтями по ложке.

— Ни то и ни другое. Это окаменение. У него нет иных названий, и сравнивать с жизнью или смертью его неверно, но... В понимании людей это, пожалуй, больше смерть, чем жизнь.

Хагалаз довольно кивнула и снова повернулась ко мне, стоя к фарфоровому очагу спиной. Искристое свечение, расходящееся от пламени, обрамляло ее силуэт, как вторая одежда.

— Есть вещи похуже смерти и получше жизни, принцесса. Боги не умирают в привычном понимании этих слов, здесь ты верно подметила, но жить все равно могут перестать. То другие состояния, в коих и измеряется истинная вечность. Людям этого не понять. Потому и зови то, что случилось с Кроличьей Невестой, смертью — не прогадаешь. Ибо все плохо, очень плохо... Это не из-за моего сейда случилось, нет-нет-нет. Это из-за Старшего Сенджу. Сколько не учила его, все равно дракон есть дракон, тьфу! Что, говоришь, напутствовал тебе там птичий мальчик?

— Встретиться с ним на Кристальном Пике, — прошептала я, растерянная.

Хагалаз всплеснула руками так, что чуть не перевернула прялку, стоящую под окном. На той висел пятнистый, будто шкура какого-то животного, недотканный плащ. Нити пушистого куделя, тянущиеся вокруг колеса, запутались вокруг спиц, словно нити наших с Солом судеб. Хагалаз задела их пальцами, перебрала, как струны лютни, и в дымоходе волком завыл пробужденный ветер.

— Так почему ты все еще не там?! Чего у меня расселась?

— Я не знаю, где он.

— Так уж и не знаешь?

Правда кольнула изнутри, как та железная булавка, за которую Хагалаз взялась следом и принялась вертеть в руках, поддевая и распутывая нити куделя. Решив не испытывать ее терпение, я медленно развернула карту туата Дану и придавила ее края пустыми посудами, чтобы она не свернулась на столе, когда Хагалаз, не отрываясь от прялки, перегнулась к ней.

— Все ты знаешь, принцесса, — ощерилась она, оказавшись ко мне так близко, что я невольно вдохнула ее горький земляной запах. В груди заныло, будто вместе с ним я вдохнула в себя сейд. — В Надлунный мир тебе нужно, вот куда.

— Я не готова снова умирать ради этого.