Белая кошка с золотыми глазами выскочила из чащи, приветливо мяукнула и в один прыжок очутилась у Хагалаз на плече. Хвост, длинный и гладкий, словно узкая шелковая лента, обвился вокруг ее шеи поверх амулетов и бусин из беличьих черепков. Как и Рубиновый лес, что был ее вечным пристанищем, Хагалаз тоже не изменилась: все такая же белоглазая, точно лишенная зрачков, с синими губами и угольными узорами по лицу, обрамленному черными полуседыми волосами. Не зря Матти отказалась от затеи дарить ей платья или наряды, ведь даже сейчас, собирая лесные дары, Хагалаз разгуливала босиком, и юбка с разрезом волочилась за ней по земле, расшитая кленовыми листьями с рунами, какими были покрыты и ее руки, и шея, и даже лодыжки. Маттиола бы точно пришла от такого в ужас,! Не говоря уже о лоскуте пурпурной ткани, которой Хагалаз обвязывала грудь: судя по золотой тесьме, образующий дейрдреанский герб, она пошила себе наряд из моего родового гобелена.
— Свадьбу в месяц нектара празднуют, уж поздно для нее, — произнес Солярис, медленно выходя из защитной позы, но по-прежнему вглядываясь в чащу вокруг.
— Ах, значит все-таки стряслось что-то... Ну, ничего нового, — Хагалаз повесила корзинку на локоть и придирчиво осмотрела ее содержимое, раскачиваясь на пятках. — Что ж, думаю, этого вполне хватит для сытного ужина, чтобы аж трое смогли наесться.
— Я своей кровью за еду и кров снова платить не стану, — предупредил Солярис сразу.
Хагалаз обиженно фыркнула.
— Значит, ужин будет только на одного. Тогда тем более хватит!
Хозяйка, спрыгнув на пень, протяжно мяукнула и дернула хвостом, будто приглашала нас пойти за Хагалаз — та молча юркнула в чащу, явно не собираясь нас дожидаться. Прекрасно помня о том, как та любит ускользать и играть в догонялки, мы с Солом подхватили брошенный узелок и, забыв про хворост, помчались за ней.
На скрюченных ветвях позвякивали талисманы из розового кварца и соломенные куколки, похожие на те, что плела Тесея, но не простые и уж точно не для детских забав. Стоило неосторожно задеть их плечом, как Рубиновый лес рассыпался в звоне, похожим на мелодию колокольчиков. Листья будто смеялись, игривые, как дети, и дразнились нам вслед. А иногда вместо смеха слышался лязг мечей и топоров: вместе с кровью тысячи воинов корни деревьев вобрали в себя их предсмертные воспоминания и теперь хранили историю, точно древняя летопись. Чего только не видывал этот лес за века своей жизни! Но еще больше, несомненно, видела его истинная хозяйка, чья тень убегала от нас в сумерках быстрее, чем мы успевали ее нагнать.
Бережно отодвигая ветки с талисманами рукой, чтобы, не дай боги, не повредить их, я то и дело спотыкалась о кочки или проваливалась на ухабах, хоть и старалась ступать за Солярисом шаг в шаг. К тому моменту, как чаща расступилась перед очищенной опушкой, даже на моей костяной ладони не осталось живого места от колючих ветвей и заноз.
Рубиновые деревья, — клены, вязы, дубы, — обступали хижину Хагалаз кругом, как столпы бдительной стражи, и ни лесная прохлада, ни тени, ни люди не смогли бы пройти мимо них без ее разрешения. Именно поэтому сама хижина, ветхая и с двускатной крышей, покрытой глиной с необтесанными белыми булыжниками вместо черепицы, не запиралась даже в отсутствие хозяйки. Дверь, распахнутая настежь, скрипела и раскачивалась, как будто тоже звала нас в гости. На гвоздях вдоль крыльца болтались блестящие латунные талисманы из жемчуга и грачиных перьев, заставляя меня задуматься, откуда Хагалаз берет столь редкие материалы, если не выходит из леса и более не принимает учеников (не принимает ли?..).
Невольно косясь на черное кострище, представляющее собой неглубокую выемку в земле, усыпанную обугленными бревнами и углем, я пересекла поляну и взобралась на крыльцо рука об руку с Солом. Подумать только — это все, что осталось от того дня, когда я обменяла человеческую кожу на драконью чешую. Ритуальное кострище и длинная черта вдоль поляны по самой кромке, похожая на трещину, которую оставил первый удар моего хвоста сразу после превращения.
— Присаживайтесь, гости дорогие! Бульона? Чая? Не обращайте внимания на беспорядок. Я никогда не убираюсь.
Хагалаз усадила нас обоих за стол практически насильно: подвела к скамье и надавила на плечи с силой, несвойственной женщинам ее лет. То, что она назвала беспорядком, на самом деле граничило с хаосом. Всюду громоздилась деревянная посуда и хозяйственная утварь: в маслобойке пенилось масло, в бочке созревала домашняя настойка, на поломанной прялке висело недотканное покрывало, а из ступок тянуло свежестью руты и сладостью бузинных ягод. Если принюхаться, то от последних также пахло и медью, похожим на запах крови — так могли пахнуть лишь ягоды, выросшие в Рубиновом лесу. Однако Хагалаз утверждала, что не употребляет здешние растения, не защищенные сейдом, в пищу... Значит, в ступках томился отнюдь не какой-нибудь соус или варенье.