Кристина

Я беру сумку с одеждой и возвращаюсь в палату. Чёрная сумка с надписью «Nike» сбоку и оранжевыми окантовками на молниях. Я открываю её и вытаскиваю всё, что там есть. А есть там не так-то и много. Синие джинсы, потёртые, кажется, что не временем, а модой. Белая футболка с изображением Майкла Джексона и болотного цвета тонкая ветровка. А на дне сумке, словно пролежавшие пару часов под прессом на меня смотрят кеды с резиновыми белыми носами. Если это всё покупал я, то как тут оказались кеды?

Одевшись, я лёг на кровать и смотрел на жёлтое пятно прощаясь. На трещину, в форме молнии и пытался снова собрать мысли вокруг этого пятнышка на слишком белом потолке. Мысли не шли, а я прощался с этим местом. В особенности с пятном. Эта больница, палата, осознание отсутствия у меня памяти запомнились мне жёлтым пятном на потолке. Даже не трещиной в его центре, а именно самим пятном, словно его специально рисовал художник, чтобы в идеальном белом мире четыре на два было куда обратить внимание. Чтобы придать жизнь через чур белому и стерильному мирку номер «324», что находится на третьем этаже. В палату вошла мама. Прежде, чем повернуться в её сторону, я невольно произнёс, не раскрывая рта: прощай, пятно, и только после этого посмотрел на мать.

– Ну что, сынок, поехали домой? – Мама обняла меня, а потом отпустила, всем своим видом показав, что делать тут мне уже нечего.

– Конечно мам! Мне же всё-таки интересно, где я живу.

– Интересно ему… Скоро всё сам узнаешь.

По пути домой мать немного поговорила со мной, но никак наоборот. Я произнёс максимум два-три слова, всё остальное говорила она, в основном про места, которые стремительно сменяются другими местами за окном. Здания, улицы, проулки, вывески магазинов и торговые центры – всё словно не имеет никакого значения, больше похоже на муляжи, картонные декорации, слишком походящее на настоящее. Этот мир за окном не выглядел живым – это был картонный мир, по крайней мере именно так его видел я.

Когда мы приехали, и я вышел из машины – первым, что я увидел, был не мой подъезд, а зелёный двор и современная детская площадка. В песочнице играли маленькие дети, те, что постарше, бегали по двору и кричали. На лавочках сидели их мамы, бабушки. Я пытался представить себя бегающим по двору, играющим в песочнице, но это казалось фантазией, совсем не походящей на реальность. Я не помню собственного детства, но, наверное, оно пахнет сладкой ватой и беспечностью.

Когда я подходил к подъезду с пустой сумкой на плече, что-то в голове перемкнуло. Реальность стала выключаться, вещи, подъезд, лавочка возле него – начали терять очертания, границы света и тени – смазываться. Крики детей и голос матери доносились словно издалека и постепенно затихали. Картина подъезда сменилась, будто бы я видел сон наяву.

Я иду по двору один, мне около двенадцати лет, сейчас здесь не играют дети, разве что где-то на лавочке может быть, сидят пенсионеры, как, собственно и в любом дворе. На другом конце дороги, по которой я шёл, на трубах сидит компания ребят. Пытаюсь рассмотреть, но не вижу, сколько их там, мешает растительность. Мне кажется, что я знаю их, почему-то я уверен, что если заговорю с ними, то смогу каждого назвать по имени. Ко мне подходит девочка с тёмно-русыми волосами и карими глазами. Она немного бледна, у неё слишком гладкая кожа, на фоне которой тёмная футболка кажется почти чёрной.

– Привет Артём! Ты уже поправился? Я уже думала, что ты всё лето проболеешь.

– Да, теперь снова будем гулять.

– Тебе бы одному тут не ходить, вдруг Андрей опять на тебя со своими идиотами накинется и побьёт? Ты же знаешь, им лишь бы над кем-нибудь поиздеваться…

– Крис, мне что, из-за нескольких идиотов, вообще из дома не выходить теперь?

– Ну, всё-таки надо себя как-то беречь… Вдруг что…

– Успокойся, всё будет в порядке. Я обещаю тебе.

Я почувствовал толчок в спину чуть ниже лопаток. Довольно сильный, что мне перехватило дыхание.

– Андрей! Отстань от него! Что он тебе сделал? Сколько можно? – Кричала Кристина на парня, толкнувшего меня.

Кристина расплылась в цветовое пятно, я будто провалился в невесомость, а снова обретя землю под ногами обнаружил себя идущим по этому же двору за руку с девушкой. Я смотрю на неё: те же тёмно-русые волосы, такая еже бледная кожа, только очертания лица изменились. Она повзрослевшая, уже не девочка – девушка. Когда мы молча подходим к углу дома, из-за него выходят трое парней. Одного из них я точно знаю, того, что идёт во главе – Андрей. Он то и начинает со мной недобрый разговор:

– Ну что, Тёмыч, шлюшку свою выгуливаешь? Когда-нибудь я трахну её на твоих глазах. У волосатого пидераста не должно быть девушки! – С ядовитой ухмылкой говорил он. В это мгновенье я ощутил ненависть каждой клеточкой тела. Уже не имел значения здравый смысл – передо мной стоял Андрей и декорации мира за его спиной.