Критика цинического разума

Однако и этим дело не ограничивается. В той мере, в какой блекнут и уходят традиционные образы трансцендентного, появля­ются как из-под земли — в самый разгар процесса Просвещения — сотни эрзац-трансцендениий, и вовсе не только затем, чтобы, как сказал Гундольф о спиритах, просто «половить рыбку в потусторон­нем мире». Понятие эрзац-трансценденции могло бы стать основой для феноменологии модерна и упорядочить многочисленные явле­ния, установив просто ошеломляющие и обескураживающие связи между ними: бессознательное как индивидуальный и коллектив­ный имманентный потусторонний мир;

история как сфера темных первоистоков светлого будущего, утраченного богатства или обещан­ного изобилия, как то, что придает нам идентичность и в то же вре­мя отнимает ее у нас; космические полеты как инфантильно-техно­логическая и милитаристская психоделия; эротика

как лабиринт, в котором блуждает множество Я, занятых поиском того Ты, в кото­рое они могли бы «перейти»; наркотики как средство взорвать ба­нальный континуум и отправиться в путешествие по внутренним внешним мирам; искусства как дисциплины, в которых субъекты

могут творчески возвыситься до того, чем они «еще не были», и уйти в царство образов, фантазий и экспрессии; одержимый рекор­дами спорт как попытка преодолеть повседневные границы теле­сного движения и возможностей тела; туризм как расширение мира, данного в опыте, и т. п.

Наряду с такими превращениями трансценденции — если можно так выразиться — в расширение проявлений человеческого, дело в эпоху модерна доходит и до форменной мести оккультного. Именно благодаря тому, что в понятии мира, свойственном Просвещению, не оставлено ни одной бреши для потустороннего (то есть нет ника­ких загадок, только «проблемы», нет никаких мистерий и таинств, только «ложно сформулированные вопросы»), брошенное на произ­вол судьбы сознание нашло для себя тысячи тайных лазеек во тьму. Серьезно подающий себя оккультизм — это типичный продукт Просвещения, а его представители — пародии на ученого, которые в пику скептически настроенному миру пытаются защищать поту­стороннее, которое для них является абсолютным, не вызывающим никаких сомнений фактом, и делают это именно с помощью науч­ного скепсиса, который требует признавать только факты и ничего больше. Это, конечно, не приводит к особым успехам, однако само то обстоятельство, что такие попытки предпринимаются, доказы­вает, по меньшей мере, существование определенного стремления, вероятно, даже весьма и весьма оправданного. Оккультизм слиш­ком часто представляет собой лишенную юмора и замысловатую вы­нужденную оборону метафизического смысла — защиту от нападок материалистической «закулисной» онтологии и от попыток вытес­нения в подсознание собственной «смерти», обеспечивающих пре­увеличенное мнение Я о своем собственном значении, при том что это Я одновременно носит маску скромности. Это — черная, «кон­трабандная» метафизика, это — явление, возникающее на границе между психотической и духовной галактиками в результате взаимо­действия между ними, это — контрабандная эмпирия по ту сторону эмпирии. Можно предсказать, что эти неомифологические тенден­ции будут усиливаться. Именно они, собственно, и бросают вызов тому, что традиция именует «Просвещением». Просвещение долж­но быть просвещено относительно того вреда, который вызывается Просвещением. За его триумфальными «процессами обучения» сле­дуют, словно тени, катастрофические «процессы разучения»*. По­скольку Просвещение с его неудержимо антиметафизическим на­правлением удара привело к воинственно-полемическому отделению смерти и превращению ее в нечто внешнее по отношению к личнос­ти, ему не мешало бы сегодня пойти поучиться в школу противника и узнать, что поставлено на карту в той игре, при которой живущие ощущают себя связанными с теми «силами», которые бесконтроль­но творят свои дела по ту сторону ограниченного, но в то же время надутого Я, изображающего из себя властелина мира.

6. Слежка за природой, артиллерийская логика, политическая металлургия

По части металлов мы превосходим всех в Европе, а искусство металлургии и обработки металлов достигло у нас наивысших вершин. Мы первыми превратили чугун в сталь, а медь — в латунь; мы изобрели ме­тод лужения железа и открыли многие другие по­лезные науки, так что в результате наши мастера, искусные в области благородной химии и в горном деле, стали наставниками для всего мира...

Готфрид Вильгельм Лейбниц. Призыв к нем­цам совершенствовать свой разум и свой язык...