Критика цинического разума

Гитлер имеет в виду тех современников, поведение которых до­велось наблюдать и ему самому,— тех, кто, узнав о конце войны, «смеялся и танцевал, празднуя собственную трусость», и «торже­ствовал в связи с поражением» (ср. приводимое в главе 7 описание случая, произошедшего в госпитале Беелитца). Гитлер проецирует при этом свою собственную катастрофильную структуру на против­ника. Ведь по-настоящему от катастрофы выиграл он, открывший в ней свое призвание. В то же время он в своей проекции верно отра­жает определенные аспекты действительности. И в самом деле, мно­гие из тех, у кого война пробудила политическое сознание, испытали облегчение оттого, что рухнул ставший невыносимым кайзеровский юнкерский режим; другие группы приветствовали революцию как начало новой эры в истории человечества; наконец, были и такие группировки, которые, не таясь, заявляли, что их дело может дос­тичь успеха только в условиях катастрофы (капиталистической) на­ции. Что-то подобное сквозит в тоне «Тезисов руководства Комму­нистической партии Германии о мире от 19 мая 1919 года»:

I. Условия мира, выдвинутые Антантой Германии, есть баланс внутренне­го и внешнего... Положение Германии после четырех с половиной лет проиг­ранной империалистической войны... (Поделом?)

<...>

III. Условия мира, выдвинутые Антантой, систематически используют это внутриполитическое и внешнеполитическое банкротство...

<...>

VI. Положение абсолютно бесперспективно для правительства обанкро­тившегося империализма, как бы оно ни делало вид, что дела обстоят иначе... (Dokumente zur deutschen Geschichte, 1919-1923 / Hg. v. Wolfgang Ruge u. Wolfgang Schumann. Ffm, 1977. S. 17-18).

Коммунистическая партия отвергала по этой причине и то и другое —

и принятие условий мира, навязываемых Антантой, и от­каз от подписания мирного договора на этих условиях: и то и другое было одинаково плохо для немецкого пролетариата. Но какая же могла быть альтернатива — или, лучше сказать, альтернатива аль­тернативе? Существовал ли третий путь? Да, существовал: это — диктатура пролетариата, и теперь нужно было решаться идти по нему; все иные варианты были бы «одинаково роковыми для пролетариа­та». Таков язык цинического гиперреализма, который исходит из

того, что катастрофа вытекает из «природы вещей» и что сознаю­щий это может говорить о ней так, будто он не затронут ею, а нахо­дится с нею в союзе.

Гитлер тоже пытается выступить в роли великого диагноста. Ему тоже катастрофа представлялась неизбежной, и, как таковая, имела сторону, открывающую будущее:

Для немецкого народа можно рассматривать почти как великое счастье то, что срок его вяло текущей болезни вдруг сократила столь ужасная катаст­рофа — ведь в ином случае нация медленно, но тем вернее погибла бы...

И тогда уже — разумеется, горькое,— счастье, если судьба решает вме­шаться в этот медленный процесс загнивания и одним внезапным ударом яв­ляет конец болезни тем, кто был охвачен ею... Ведь такие катастрофы бывали не раз. И как бывало раньше, она легко может стать причиной выздоровления, заставляя приступить к лечению болезни с крайней решимостью (S. 243, 254).

«Горькое счастье» — самое острое выражение в «народной»* диалектике. Что это? Политический садизм, облеченный в меди­цинские метафоры? Патологический цинизм, выраженный метафо­рами политическими? Уже в час рождения республики на самом краю справа и на самом краю слева стояли наготове два хирурга и точили свои идеологические ножи, чтобы вырезать раковую опухоль паци­енту — Германии. И тот и другой ничуть не интересовались совре­менным состоянием Германии. Они глядели в будущее и мечтали о том дне, когда'можно будет произвести великую операцию.

Итак, борьба продолжалась. Робкий и нерешительный дух «но­вого начала» — как бы он ни выглядел — имел свой небольшой шанс на успех на протяжении семи месяцев между капитуляцией в ноябре 1918 года и заключением Версальского договора в мае 1919 года, но был стерт в порошок сплошными реализмами, изощ­рённостями, противостояниями и замыслами будущего с двойным дном. «Все дело в тактике, мой дорогой»,— такие слова Эрнст Тол-лер в 1927 году вложил в уста одному из тех героев, которые в 1918 году были причастны к революции, а десятью годами позже ударились в «реальную политику» («Оп-ля, мы живы!»).

4. Фронт и ничто.

Политические цинизмы II:

«народная» диалектика

и разложение фронта

Ненависть вызывало все: евреи, капиталисты, по­мещики, коммунисты, военные, домовладельцы, ра­бочие, безработные, Черный Рейхсвер, контрольные комиссии, политики, универсальные магазины и еще раз евреи. Это была какая-то оргия подстрекатель­ства, а республика была слабой, ее существования почти не чувствовалось... Это был полностью нега­тивный мир, с радужной пеной на поверхности... Гросс Г. Маленькое «да» и большое «нет» (Grosz G. Ein kleines Ja und grofien Nein. Hamburg, 1974. S. 143)