Критика цинического разума

Все исследователи сегодня сходятся в том, что Версальский мирный договор 1919 года был дипломатической ошибкой века, оп­ределившей характер целой эпохи. Он впервые со всей ясностью показал, что в современных капиталистически-империалистических условиях соотношение войны и мира стало иным, чем раньше, на протяжении всей предшествующей (европейской) истории. Если первая мировая война уже принесла с собой новое качество ведения войны между народами, то в Версальском договоре проявилось но­вое, «обострившееся» качество мира. Державы-победительницы выиграли, в принципе, уже «тотальную войну», не продемонстриро­вав, однако, своего успеха в виде «тотальной победы» (ввод войск, оккупация, режим оккупационного управления на завоеванных тер­риториях и т. п.). Немецкая капитуляция немного упредила крах Западного фронта и вторжение западных союзников в Германию. Таким образом, победа союзников была однозначной, однако не окон­чательной в военном отношении. Немцы капитулировали, как изве­стно из многочисленных источников, в значительной мере надеясь на сносные условия мира,— и эта надежда вдруг лопнула, как мыль­ный пузырь, весной 1919 года, когда стали известны условия Вер­сальского договора. Здесь-то и обнаружилось, что победители вов­се не намереваются делать по отношению к побежденным никаких рыцарских жестов и что они собираются превратить тотальную вой­ну в тотальную же победу с помощью дипломатических средств.

С этого момента чувство поверженности у проигравших войну, ко­торые до сих пор в большинстве своем пребывали в раздумьях и были готовы обсудить, как разумно начать новую жизнь *, превра­тилась в возмущенное неприятие. Версальский договор был воспри­нят побежденными так, будто победители вероломно нарушили усло­вия перемирия. Теперь глухое неприятие произошедшего обрело внеш­нее ядро для кристаллизации. Отныне стало объективно возможным пробуждение агрессивной непримиримости.

В «Mein Kampf» Гитлера (1925) мы находим пассажи, в кото­рых можно увидеть в кристаллизовавшейся форме динамику такого неприятия. Тон Гитлера таков, будто он, как побежденный, намерен диктовать победителям условия, на которых он предпочел бы проиг­рать войну. Во всяком случае, не на таких:

Должно ли военное поражение вести к полному краху нации или государ­ства? С каких пор этим стали заканчиваться проигранные войны? (1937. S. 250).

Гитлер исходит из исторического опыта тех времен, когда был еще неизвестен феномен тотальной войны и тотального поражения. И это новое историческое явление он хотел бы свести к уже извест­ным величинам. Он измышляет теорию, согласно которой великий «крах» складывается из двух факторов: военного поражения и

«внут­ренней» измены. С одним первым, как он полагает, еще можно было бы справиться:

Ведь если бы действительно потерпел неудачу только фронт как таковой, и несчастье (!) на фронте стало бы причиной злой судьбы отечества, то немец­кий народ воспринял бы поражение совсем иначе. Тогда он встретил бы после­дующие бедствия, стиснув зубы... Даже капитуляция была бы подписана только разумом, тогда как сердце уже билось бы, как набат, предвещая своими удара­ми грядущее восстание и возвышение (S. 251).

А вот теперь следует миф о «внутреннем разложении»:

К сожалению, военное поражение немецкого народа не есть незаслужен­ная катастрофа. Оно — заслуженная кара вечного возмездия. Мы более чем заслужили это поражение (S. 250).

Гитлер переводит политический и военный крах кайзеровского режима и падение немецкого феодального капитализма на мораль­ный язык вины и искупления. Ведь не произошло ничего такого, в чем не были бы повинны мы сами. Наше прегрешение заключалось в том, что мы не помешали усилению социалистических, пацифист­ских, либеральных, демократических и «еврейских» элементов в обществе. Крах был, по Гитлеру, «следствием нравственного и мо­рального отравления, ослабления инстинкта самосохранения» (S. 152). Только так дело могло дойти в конце войны до бунтов в войсках и забастовок на военных заводах и т. п. Фронт на передовой действовал безупречно (sic!), подвел же только фронт в тылу, на родине, предав «тех, кто на передовой». Так Гитлер переносит ли­нию фронта внутрь страны: вовне, возможно, война и закончилась,

но здесь, внутри, она продолжается — как поход против демокра­тов, пацифистов и др., которые нуждались в военном поражении для победы своих убеждений.

Тем самым Гитлер недвусмысленно планирует состояние граж­данской войны: в лагере противника он видит евреев и их «маркси­стскую боевую организацию», а также все сборище демократов, со­циалистов и др.:

Разве во многих кругах не выражалась прямо-таки радость по поводу несчастья отечества? (S. 250).