Кризис Ж

– Например, удобные матрасы и подушки. Хорошая звукоизоляция в номерах – чтобы жаворонки и совы друг другу не мешали. Потом – завтраки весь день, к слову о жаворонках и совах. Еда в номер по той же цене, что и в кафе. Кнопка вызова горничной: нажимаешь, когда нужно, а в остальное время тебя по умолчанию не беспокоят и в дверь не ломятся. Номеров тринадцать, все они разные по дизайну и у каждого – своя изюминка: где-то большая терраса, где-то выход на крышу… Вся техника работает, ничего не болтается и не протекает. Халаты, тапочки, щетки-пасты и прочие маленькие радости всегда, что называется, в наличии. Пульт от кондиционера лежит на видном месте, и в нем есть батарейки. В ванной стоит эко-косметика, которую нам делают прекрасные чуваки, у них свое маленькое производство. Ну, и персонал, конечно. Я всех кандидатов собеседую сама и смотрю, способны ли они поддержать разговор и можно ли их к людям пускать.

– Официанта Афанасия тоже собеседовала? – поинтересовалась я.

– Афанасий – парень Василисы. По блату сюда попал, – улыбнулась Оля. – Но мальчик замечательный. Он еще у Пети учится готовить, Петя – наш шеф-повар. Приехал, представляешь, из Питера, потому что там замерз…

– Интересно, – сказала я. – Я только сейчас поняла, что здесь все именно так, как ты говоришь. И матрасы с подушками, и тишина, и пульт от кондиционера сразу нашелся и заработал. Но я это, откровенно говоря, принимала как должное.

– И хорошо! – засмеялась Оля. – Вот если бы что-то было не так, ты бы обязательно заметила.

– Это правда, – согласилась я. – Как-то захотелось вас срочно везде пиарить. А то ведь не узнают в Москве об отеле «Журавленок». Кстати, откуда это название?

– Из Крапивина! А кафе называется «Молнии». Мы вывеску повесили, а вот на дверях написать не успели… Это моя любимая крапивинская книжка – «Журавленок и молнии».

– И моя, – призналась я. – «Потому что гром – это не страшно, это уже после молнии. Если слышишь, как гремит, значит, молния ударила мимо».

– Господи, как же хорошо, что ты одумалась! – Оля схватила меня, оторопевшую, за обе руки. – Ты ж совсем наша. Совсем родная. Не мучь только больше Борьку, он тебя так любит, а никого другого, считай, не любил.

Тут вернулся никого-считай-не-любивший Борька в сопровождении Вадима, и мы решили выпить розового шампанского. Логичное же решение после гарначи, грилло, монастреля и парочки неучтенных совиньонов. Допивая второй бокал под сырный комплимент от шеф-повара Пети, я вдруг вспомнила, что за сутки так и не рассказала сестре Антонине, как у меня дела. «Извини, что пропала. Ела охрененный стейк и форель. Знакомилась с Кузнецовыми. Возможно, напилась», – написала я. «Я привыкла: раз не пишешь, значит, все хорошо», – ответила сестра. И тут я вспомнила, что должна была сегодня лететь в Москву – примерно в то время, когда выспрашивала официанта Афанасия-Бенедикта про пашот и круассаны. «Спасибо вам», – написала я сестре Антонине, имея в виду все сразу.

Мы допили брют, я категорически отказалась от десерта, объяснив это скромной грузоподъемностью лифта.

– Эх ты, – покачала головой Кузнецова. – Наша Васька копит деньги на кондитерские курсы в Париже. Вот вернется, наделает эклеров, попробуй тогда не попробовать!

– Кстати, eclaire – по-французски «молния», – заметила я. Видимо, шампанское разбудило во мне дремлющее знание французского.

– Она еще на разных языках говорит! – в очередной раз восхитился мной Кузнецов.

Много я получила тогда комплиментов, и не только от шефа. Боря в тот вечер говорил мало – по крайней мере, для себя обычного. Смотрел на меня, улыбался, слушал, был рядом. Как же это приятно, оказывается – когда кто-то настолько с тобой.

– Может, пойдем? – шепнула я ему, пока Кузнецовы отвлеклись на разговор с бледным (видимо, еще не отогревшимся) шеф-поваром Петей из Питера.

Боря ответил взглядом – да, идем. Встал, большой и внушительный, и шумно начал прощаться с друзьями и благодарить шефа. Я тоже поднялась с места – отметив с удивлением, что довольно хорошо держусь на ногах для человека, полировавшего красное игристым.

Наполняло меня не вино, а счастье.

Чувствуя себя красивой, любимой и очень легкой, я направилась к лифту. Практически полетела. И с размаху вошла лицом в стеклянные двери кафе «Молнии».

Гром – это не страшно.

Сначала я не поняла, что произошло. Удивилась только, что уже никуда не иду. Потом услышала нестерпимый гул, как будто в гонг над ухом ударили, и почувствовала: больно. Больно всей правой стороне Жозефины. Успела подумать: а ведь правая – моя выигрышная, «рабочая» сторона.