Кроатоан

Кармела знает: в сумме получается не восемь, а всего шесть лет. А если учитывать только то время, когда ей по-настоящему нравилось быть с ним, время любви, в итоге останется не больше двух лет.

— Где ты? — кричит Борха. — Скажи мне, где ты, и я там буду через пять минут!..

— Борха…

— Ты что, уехала? Ты одна?

— Нет, — отвечает она, почти желая сделать ему больно. — Я не одна.

Ему действительно больно.

— Ты с Энрике Рекеной? — подозрительно спрашивает он.

— Я не одна. — Голос у Кармелы дрожит.

— Прекрасно. Где ты намерена провести ночь?

— Не знаю. За городом.

— Скажи мне где.

Кармела не может решиться, а его властный мятущийся голос только усиливает ее колебания. Оставить Борху одного в такую ночь, не дать ему шанса спрятаться в обсерватории — это кажется Кармеле ненужной жестокостью. С другой стороны, она больше не хочет его видеть. Девушка не может сказать ни да, ни нет, она опускает руку с телефоном, чтобы не слышать дребезжащий голос Борхи, который продолжает чего-то требовать.

— Я перезвоню тебе, как только смогу, — обещает она. Позади слышен шум. «Нико!» — вспоминает она. Возвращение к реальности требует усилий, Кармела сбрасывает звонок.

Одновременно с этим она слышит стук двери и видит Нико на пороге кафе. Спина ее покрывается мурашками, липким потом.

Кармела резко разворачивается, но уже слишком поздно.

9. Случай

Вертолет «Bell», приданный Ларедо Министерством внутренних дел вместе с двумя пилотами и пятью членами специальной команды, плавно опускается на территорию военной базы Торрехон-де-Ардос. Ночь как будто затянута дымом, и лунные шрамы едва видны из-за облачных клубов. Представители военной полиции ожидают Ларедо у края взлетной полосы, его ведут к большому бараку. Но Ларедо совсем не хочет в барак. Где ему на самом деле хочется оказаться — так это у себя дома в Брюсселе; он только что звонил туда, чтобы, кроме прочего, выступить судьей в споре между своим сыном Хавьером, который постарше и имеет право ложиться спать попозже, и дочерью Исабель, которая младше, но в вопросе позднего отбоя требует равных прав. Ларедо улаживает разногласие, позволив обоим «только в этот вечер» посидеть еще чуть-чуть в маминой комнате.

У его жены тоже все в порядке, хотя, конечно, не без крохотной паники, не без чуточки ужаса, и Ларедо слушает ее с комом в горле, понимая, что и у нее такой же ком, и оба пытаются это скрыть — нечто вроде ритуала, выработанного за долгие годы работы, — используя стандартные фразы наподобие «Все хорошо, продолжаю заниматься, пока не знаю, когда вернусь, много работы». Потому что оба они по опыту знают, что его звонок автоматически прослушивается, а стоит ему произнести какое-нибудь запретное слово («эпидемия», «жертвы», «войска»), и связь может прерваться, и тогда семья окажется закупоренной в пузыре тишины. Вполне возможно, что именно это скоро и произойдет: в Брюсселе ситуация не такая серьезная, как в Мадриде или в Лондоне, однако «манифестации» начались уже и здесь.

Военные полицейские протягивают ему руки, чтобы помочь спуститься; ветер от лопастей вертолета рвет волосы с головы.

— Сеньор? — Ему отдают честь. — Сюда, пожалуйста, сеньор.

Терзающий его вопрос куда сложнее, чем простое «что я здесь делаю». Ларедо думает на ходу, следуя за полицейскими в барак, а спину его прикрывают пятеро наемников. Ларедо упрямо стремится выразить свой вопрос, придать ему форму: «Почему я этим занимаюсь? Почему в конце концов я оказался на такой работе?»

Он мечтал стать продавцом автомобилей. Пусть это звучит странно, но ему всегда нравилось именно это занятие. Сидеть в дилерском центре, подыскивать подходящего клиента и пичкать информацией о новой модели: большой, мощной, стального цвета. Разумеется, он бы хорошо справлялся с этим делом. К каждому клиенту нужен персональный подход, особая форма заманить его в ловушку. Ларедо вспоминает слова своего отца: «Боже мой, Хоакин, я не думаю, чтобы в этом мире хоть кто-то хотел быть продавцом машин». И вот к чему мы пришли: теперь это стало мечтой Ларедо.

— Осторожно, сеньор, ступеньки.

— Спасибо.

Позади остается шум двигателей. На взлетной полосе Ларедо видит людей в военной форме. По его предположениям, Отряд 45 (отвечающий за эвакуацию короля и президента) уже вылетел. Место, где они сейчас идут, лишено крыши и напоминает вход в цирковой шатер: временная, совсем недавняя постройка, не хватает только парусины. Модули, соединенные между собой в павильон, вход в который охраняют свирепые полицейские. Ларедо смеется про себя, подумав о своем братце Гаспаре, процветающем клерке в швейцарской страховой компании, который в юности мечтал стать режиссером порнофильмов, новым Рассом Мейером, «только это будет высокое искусство, — уточнял Гаспар, — крупные планы задниц, сисек, херов и пелоток… они и есть главные герои».