— Все уже позади? Что за лажа! Хрен вам, а не позади! Полюбуйтесь на меня! Гляньте, я же привязан! А там, за этими стекляшками… — Эдуардо снова задирает голову и косится на соседние кабинки. Голос у него дрожит, из глаз льются слезы. — Там же дети. Я знаю, я видел, и эта сеньора тоже видела. Так что не надо мне заливать! Дети!.. Несчастные создания. Они там… чуть подальше… Вы знаете, что сделали с этими детьми? Я все видел! Знаете, что они сделали, мать их за ногу? Я на них заявлю! Я сообщу по радио!
Ларедо отводит взгляд. «Он выжил, потому что был заперт в туалете, когда случилось то, что случилось. И хотя на него тоже накатило, он ни на кого не напал, поскольку рядом с ним было не на кого нападать…»
Медсестра проверяет экраны приборов и поправляет капельницу своими толстыми серебристыми пальцами. За пластиковым окном Гарригес и Саласар не спускают с них глаз, словно в ожидании судьбоносного решения. Это действительно так, и пока мужчина на носилках безутешно рыдает, Ларедо слышит в наушниках голос Гарригеса:
—
«Какой обман», — думает Ларедо, в этой пластиковой клетке у него кружится голова. Он слышит голос Гарригеса и видит, как мужчина на носилках о чем-то умоляет, глядя попеременно то на сестру (которая на Эдуардо не смотрит), то на него. Мысль приходит с ослепляющей ясностью: «Господи, какой обман, какая подстава, какая липа…» —
«Какой обман, какое ужасное надувательство».
Сейчас Ларедо чувствует себя как продавец, который пытается втюхать клиенту подержанную машину под видом новой. Мухлеж никудышного бизнесмена. Надувательство без барыша.
Вот о чем думает Ларедо, рывком скидывая с себя защитный шлем.
Свежий прозрачный воздух ласкает ему лицо. Медсестра пятится назад. Из сдвинутого набекрень шлема слышатся вопли, даже привязанный звукооператор больше не плачет и смотрит на него как на помешанного. Это больше не Случай-Э: это просто человек, пузатый, униженный, привязанный к койке, с залитым слезами лицом и голыми причиндалами. Только Гарригес не проявляет беспокойства. «Он тоже это подозревал», — догадывается Ларедо. Он созерцает новый мир с его стерильной атмосферой.
— Это не эпидемия, — бормочет красный потный Ларедо, кипя от ярости. — Кол вам в жопу, никакая это не эпидемия…
Он выходит из туннеля, не задерживаясь перед фильтрами, он как бык в загоне. Солдаты, военная полиция, врачи — все таращат на него глаза. Он рывками освобождается от своего защитного костюма под взглядами рабочих, сидящих перед маленькими клетками, в которых лежат птицы, кошки и — это устрашающее зрелище гипнотизирует Ларедо — собаки разных пород, тянущие головы между прутьев, они не лают, но открывают пасти и одновременно качают шеями и лапами. «Какой обман, какая липа», — поражается Ларедо.
— Я позвоню Агирре, тогда и поймем, что нам делать, — говорит он Гарригесу, бегущему за ним вместе с Саласар. — А пока оставьте его как есть, а лучше развяжите. Это насмерть перепуганный бедолага, и он настолько же здоров или настолько же чекалдыкнулся, как вы и я… Де Сото, Лопе, — добавляет Ларедо уже в телефон. Де Сото отвечает без задержки. — Мы уходим. Не потеряйте след профессора Гарсес.
Гарригес зовет, но Ларедо не оборачивается, упрямо шагает прочь от бараков.
Маленький человечек в измятом черном костюме с коричневым галстуком.
«Это не эпидемия, это не отравление и ничего похожего, — повторяет он про себя. — Сукины дети. Это совсем другое».
Только Богу известно, что это. Однако ввиду его отсутствия Ларедо убежден, что это известно только Карлосу Манделю. А теперь это может знать еще и Кармела Гарсес.
Вот кого нужно найти.
10. В поисках убежища
— Кармела! — кричит Нико.
Кармелу толкают сбоку. Левым виском она врезается в рамку двери. Треск громкий, удар оглушающий, но, как ни странно, Кармела остается в сознании, падая на переднее сиденье.