В скрытых комнатах кто-то побывал во время боя – шкафы оказались выпотрошены, свитки и фолианты разбросаны и самое главное – пропал слепой шлем. Волод догадывался, кто во время схватки с айсаргами мог успеть посетить эти покои. Впрочем, Донатора с тех пор не было ни видно и ни слышно. Волод надеялся, что он лишенный бойцов отступился, наконец, и отправился, обратно, в свой сектор.
Пропавшим шлемом заинтересовался Ичан и стал как-то путано и сбивчиво спрашивать:
– Волод, ты когда шлем надевал – видения, то, сё… а ночь ты случаем…
– Что ночь?
– Ночь ты не видел? В шлеме? Или может ночь как-то… ну… проявлялась?
– Причем тут ночь? Дело и так ночью было. А в шлеме я ничего и не мог видеть – он же слепой, без глазниц.
– Да? Ну ладно, забудь…
В Чертоге Волод снова попытался вызвать в себе то упоительное ощущение переполненности Силой, что подхватило во время боя с айсаргами. Он раскрывал в
Ночью Володу снилась тонкая фигурка с нелепой головой, склонившаяся над синим пламенем.
– Слушай, Ичан, – спросил как-то Волод, – а кто такие эти твои бешавцы-бесомыги? Демоны?
Ичан запыхтел как ежун, отвернулся и сделал вид, что чрезвычайно занят подметкой своего сапога.
– Брось, следопыт, не жадничай – не отставал Волод, – давай рассказывай уже ваши пирамидские тайны!
Следопыт вздохнул.
– Не тайна это, а пророчество, – обернулся к фактору, – но вы же, архитекторы, в пророчества не верите. Так ведь?
– А ты веришь в Мару? – вдруг невпопад спросил Волод. – Мара – это тоже бесомыга?
Ичан широко и паскудно, словом, в своем стиле, ухмыльнулся.
– Ты бы сказал, что Мара это сублимация каких-нибудь хитро выдуманных сексуальных комплексов и персонификация мужской половой беспомощности. И что рассуждать всерьез о ее существовании, все равно, что признавать реальность подростковых пубертатных фантазий.
– Ладно, я уловил твой искрометный юмор и оценил сатиру, можешь больше не ломать мозги и язык… – Волод поморщился, он хотел серьезного разговора. – Ты веришь, что Мара существует, околдовывает мужчин и сосет их кровь… или жизненную силу?
В прищуренных глазках Ичана всё бродили смешливые огоньки.
– Ну, не знаю чего уж она сосет, но Мара, если и существует, то не может быть ни бешавцем, ни бесомыгой. Это точно!
Волод потерял терпение.
– Так объясни толком кто такие твои бешавцы! И чем они отличаются от Мары или других демонов!
Ткнув иглу в голенище, Ичан отложил свой недочиненый сапог.
– Ладно. Слушай.
Безумец – слуга Однорукого, Ничтожного Повелителя Времени запер Стивена в Кроме. Но сумел Стивен выбраться и отправился в Город, чтобы спасти жителей его. И труден был путь Стивена, потому что проклятьем Хаоса извращены и изуродованы были земли вокруг цитадели Великих Старцев. Сплелись в яростный клубок силы Порядка и Беспутанницы – лилась в Кром всеохватным потоком Вакана человечьих молитв и, пожранная Безумцем, выбрасывалась она обратно бешеным взрывом. Сходились там сила с силой и мощь с мощью и от такого смешения, от этой борьбы лопалась ткань мироздания, и время теряло направление и пространство смещалось. Менялись местами в кипящем котле энергий правое и прошлое, здесь и вчера, то, чего не было и то, что возможно, то, что позади, и то, что потом. Нет слов в языке людей, чтобы описать это. Нет мыслей, чтобы понять.
Брел Стивен по временам и мирам, через штормы пространства и тайфуны времени. И открывалось ему непостижимое. Видел он Город Тысячи Башен – Град Высочайших Колонн над которым вращались три красных солнца пожираемые черным карликом. Видел Бесконечность Покрытую Тварями. Видел Время В Котором Звезды Рождались Людьми. Видел Гигантов С Ногами Пламени Ярче. Видел и Струны, Звучащие Между Молчания Струн.
А последним на самом краю Пустыни Пустынь увидел он Мир, Древнее Которого Только Его Угасшее Светило. В этом мире сошлись бешавцы, бесомыги – самые жестокие твари и существа, и бестии, и сущности со всех граней Вселенной, собрали они ватагу могучих и сильных и порешили явиться в Новый Мир, чтобы забрать его Силу.
Узрел Стивен день Судибога и увидел, что бешавцы, одна из трех Превеличин, что могут свершить его – обрушить Новый Мир в исподнее, обратить в ничто, в точку на чистом листе миров.