– Пусть он хотя бы вам расскажет, что именно! – буркнула Лиза. – Что именно здесь не так. Если из нас троих хотя бы один человек будет знать правду, станет понятно, куда наступать. Но Голлербах упёрся в свою версию, хотя дураку понятно, что это полный бред. Гопник – Робин Гуд, убивающий плохих людей ради хороших?
Вася хмыкнул с подоконника.
– Для ограбления время не слишком подходящее, да и место, – продолжала Лиза. – Двор проходной, и вообще… Если бы Голлербах спугнул злодеев, он бы их увидел хоть краем глаза, а нет, так они успели бы забрать бумажник и телефон. Что же получается у нас? Выйдя после драки на улицу, Пушкаренко за три секунды успел нажить себе нового врага или встретить старого. Совпадение слишком уж притянуто за уши.
– Чего только не бывает в жизни, моя дорогая, – грустно сказала Ирина Эльханановна, – когда скажешь «невозможно», почти наверняка ошибёшься.
– Кстати, Вася, ты отработал по-тихому брата, как я просила?
– А то! Там алиби-алиби, в момент убийства он был в операционной. Блин, Лиза, такие люди, доктора! И так им достаётся сейчас по полной, а тут ещё попали в передрягу…
Она хлопнула ладонью по столу. Бедный Вася так впечатлился знакомством с Голлербахом, что почти каждый день пытался убедить Лизу в его невиновности, и в сотый раз выслушивать одно и то же ей не хотелось.
Открыв ксерокс, Лиза стала копировать материалы дела для Ирины Эльханановны.
– Значит, так, – произнесла она веско, – возмущение и негодование – это, конечно, чувства благородные, но пользы они не принесут. Если мы хотим помочь, надо действовать. Вы, Ирина Эльханановна, должны убедить Голлербаха сказать правду, какой бы она ни была. А ты, Василий, сходи, осмотрись на местности, может быть, увидишь, откуда взялось орудие убийства. Вообще покрутись там, вдруг какого-нибудь свидетеля найдёшь. Хочешь помочь человеку, действуй, а не ной: ах, мама, он такой, такой… Он не такой, как все. Вот соберём все возможные факты и доказательства, тогда и будем думать, такой он или не такой.
Лизе вдруг стало жаль, что сейчас их маленькая компания разойдётся, думать и прикидывать, как выручить из беды хорошего человека, оказалось неожиданно интересно. Странно, ещё вчера она хотела поскорее передать дело в суд (Руслан Романович совершенно правильно разгадал её намерения), а сейчас Лиза чувствовала, что будет очень разочарована, если сюда явится Голлербах и скажет: да, это сделал я. Захотелось, чтобы за этим совершенно ясным и тривиальным преступлением скрывалась какая-то тайна, которую Лиза с помощью Васи и Ирины Эльханановны блестяще разгадала бы.
И как знать, если бы вдруг её сейчас попросили отдать дело в городской следственный комитет, обрадовалась бы она или, как герои любимых сериалов, стала умолять дать ей шанс самой всё распутать?
Христина боялась визита к следователю, и действительно Елизавета Алексеевна встретила её неприветливо. Кажется, она собиралась домой, когда Христина робко поскреблась в дверь её кабинета и попросила выписать разрешение на захоронение.
Указав ей на стул таким жестом, будто ставила позднюю посетительницу в угол, Елизавета загремела тяжёлой дверцей сейфа.
– Вы сами хотите забрать тело? – спросила она, перебирая бумаги внутри железного ящика. – Вы же разведены, насколько я помню, и давно.
Христина кивнула, не сообразив, что следовательница не видит её из-за открытой дверцы.
Она немножко завидовала Елизавете, её внушительному виду и уверенной манере поведения. Казалось, эта женщина никогда не страдает от собственного бессилия и не выпускает вожжи из рук, как бы ни подкидывало её на ухабах жизни.
Если бы только это было возможно, стать такой, как Елизавета Алексеевна, уверенной, сильной и спокойной, а не… А не Христиной Тиханской, от которой у всех одни неприятности!
– Слушаю вас, – сказала Елизавета немного раздражённо и, сев за стол, открыла дело. – Вы гроб сами повезёте?
Христина торопливо кивнула.
– Зачем? По закону Пушкаренко для вас посторонний человек, и вы не обязаны тратить на него время, деньги и нервы.
Елизавета Алексеевна смотрела внимательно, спокойно, но во взгляде её Христина прочла то ли настороженность, то ли недоверие, то ли презрение… Может быть, вдруг осенило девушку, она видит в решении сопровождать останки стремление искупить вину?
– Чтобы тело залишилося непохованим, – начала Христина и осеклась. В этом кабинете надо следить за своей речью! – Нельзя его оставлять непохороненным, – поправилась она, – он был очень, очень плохой человек, не тем будь помянут, но всё равно нельзя.
Елизавета Алексеевна неопределённо повела плечами.
– Это не потому, что я себя в чём-то ощущаю виноватой. Просто никто другой этого не станет делать из его родни, и мне надо исполнить последний долг.