Кровь Драконов

— Вверх по реке, — отозвался кто-то. — Чувствуешь, как корабль борется с течением.

— Зачем? Что им от нас нужно?

Его вопрос потонул в неистовом крике, поднятом людьми, осознавшими, что их увозят от всякой надежды на помощь извне.

Проклятья и крики не утихали еще долго, им на смену постепенно пришли яростные дискуссии, а потом бормотание и чьи-то горькие рыдания. Голова Геста шла кругом от всей этой ситуации. Он скрючился на своем пятачке в темноте, чувствуя запах пота и мочи. Пока время еле тянулось, а за бортом судна шумела вода, он думал, что стало с его удобной и изящной жизнью. Все это казалось ему не просто нереальным, а совершенно невозможным. В какую ярость придет его мать, когда узнает, какое возмутительное злодеяние было совершено с ее сыном!

Если она когда-нибудь об этом узнает. В этот момент Гест осознал, что он полностью оторван от своей старой жизни. От своего имени, семейного состояния, своей жуликоватой репутации, любовь его матери не играла тут никакой роли. Все защитные барьеры пали. В мгновение ока он мог превратиться в труп с изувеченным до неузнаваемости лицом, стать пищей для муравьев или рыб. Он вздохнул, у него закололо в груди. Он опустился на палубу и сидел в темноте, положив голову на колени. Сердце грохотало в ушах. Время шло или нет. Он не мог понять.

Когда люк наконец приоткрылся, внутрь упал желтый свет фонарей. Была ночь. Голос, который Гест узнал, предупредил их: — Посторонись! Если хоть один человек взберется по лестнице, то обратно он упадет с ножом в сердце. Гест Финбок! Подойди туда, где я смогу тебя видеть. Ага, вот и ты. Ты. Поднимайся. Сейчас же.

Где-то в глубине трюма кто-то завопил: — Гест Финбок? Это Гест Финбок? Он здесь? Он предатель, который заманил меня сюда запиской, оставленной у моего порога, на ней была его подпись! Финбок, ты заслуживаешь смерти! Ты предал Удачный и Дождевые Чащобы!

К тому моменту как Гест добрался до верха лестницы, он не столько стремился к простору и свежему воздуху, сколько пытался сбежать от свары внизу. Когда он на карачках выбрался на палубу, ему вслед посыпались угрозы и проклятья. Двое матросов закрыли люк, отрезав крики запертых внизу людей. Он обнаружил, что ползает у ног калсидийца. Убийца держал в руках фонарь и выглядел скучающим. — Следуй за мной, — рявкнул он и не задержался посмотреть, подчинится ли Гест. Он последовал за ним к двери своей старой каюты.

Пол его прежней каюты был покрыт разбросанным содержимым разграбленной поклажи Геста, его вещи были небрежно перемешаны с вещами Реддинга. Сундук с вином, сыром, колбасами и другими деликатесами, который Реддинг так тщательно упаковал, был открыт, а заляпанный стол свидетельствовал, что его содержимым всласть поживились. Очевидно теперь здесь поселился калсидиец, пользовавшийся всеми ее удобствами. Белье на койке Геста было смято и наполовину валялось на полу. Постель Реддинга была не тронута. Шок и опустошение, вызванные смертью друга, снова накрыли его, он сделал глубокий вдох, но прежде, чем успел заговорить, калсидиец повернулся к нему лицом. Выражение его лица выдавило воздух из легких Геста и заставило его запинаясь отступить назад.

— Приберись тут! — рявкнул он, а затем плюхнулся на кровать Реддинга как был в сапогах, откинулся, полуприкрыв глаза, с печатью скуки на лице. Когда Гест остался стоять на месте, уставившись на него, он тихо заговорил. Его покрытые шрамами губы по округлялись, то вытягивались, когда он произносил слова. — Ты мне в общем-то больше не нужен. Если ты будешь полезен, я, может, и сохраню тебе жизнь. Если нет… — Он поднял руку, в которой оказался один из его маленьких ножичков. Он помахал им в сторону Геста и улыбнулся.

С тех пор Гест жил в качестве раба калсидийца. Он прислуживал не только убийце, но и всем остальным калсидийцам, которые выкрикивали ему приказы. Ему давали самые гадкие и отвратительные поручения: от выноса ночных горшков до чистки стола на камбузе и мытья посуды. Отчищая кровь убитого члена команды с палубы, Гест решил, что не будет оказывать сопротивления. Он проживал час за часом. Он не видел ни признака своих товарищей по заключению, а лишь слышал их разгневанные крики и мольбы, которые с каждым днем становились все слабее. Он питался объедками своего господина и спал на нижней палубе в каморке, забитой запасными линями и кандалами. Он был рад, что ему не приходится ютиться с другими пленниками, так как знал, что они винили его в своем положении и разорвали бы его на части, если бы могли. Таково было его одинокое существование, наполненное презрением калсидийца и ненавистью Торговцев.