– Я же просил меня не беспокоить.
– Долго еще до Бурз-аль-дуна?
– Ох, ради Этерниты, отстань со своими вопросами, – проворчал Боргон, оглаживая грязную спутанную бороденку.
На вид ему было лет семьдесят, хотя в действительности вряд ли больше сорока. Землистый цвет лица, желтые обломанные ногти. Он постоянно рыгал.
Вира скрестила руки на груди:
– Отвечай, кому говорят!
Он облизнул губы и почесал бороду. Хоть Боргон и был редким олухом, он понимал, что с папирийской вдовой шутки плохи.
– Недели две.
– Почему так долго?
Боргон вздохнул:
– Сначала ты требуешь у меня ответ, а потом возмущаешься. Если тебе сроки не нравятся, прокладывай курс сама. – Он махнул рукой на груду смятых карт на столе в углу каюты. – Буду только рад. Всю жизнь мечтал посадить корабль на мель посреди пустыни. Большое удовольствие сдохнуть от жажды.
Он откинулся на спинку кресла и снова закрыл глаза.
Вира уставилась на него, но капитан немедленно захрапел. Она вышла из каюты и забралась на форштевень, где находился помост, откуда можно было ловить рыбу, когда корабль стоял в гавани. Здесь было безопасно – незаметно не подкрадешься, потому что скрипучий палубный настил выдавал приближение любого. Вира сидела на помосте до тех пор, пока солнце за ее правым плечом не закатилось за горизонт.
В сумерках она заметила большую стаю драконов, летящую на восток. В темноте трудно было разглядеть, какой они породы, но, судя по всему, это заботливая мамаша вела свой выводок в восточное логовище. У Виры не было времени подробно изучить драконов Терры, но она, как и все, знала, что каждые пять лет проходит Великий перелет. Вскоре все небо заполнится драконами.
С наступлением темноты Вира спустилась в каюту проверить, как там Бершад. К ее удивлению, гнилостная вонь исчезла, теперь в каюте пахло лесом и землей. Было влажно и душно. Бершад не спал – в тусклом свете свечей ярко сверкали зеленые глаза.
Вира сняла повязку с его ключицы, приподняла мох. Рана еще не затянулась, но сломанная кость уже срослась. Воспаление исчезло без следа.
– Черные небеса! – пробормотала Вира.
Бершад глядел на нее горящим взглядом.
– Лучше бы я умер.
29
Бершад
Мох подействовал, но исцеление проходило не безболезненно и не особо быстро. Бершад скрипел зубами и глотал рисовое вино, пока раны на его теле затягивались, а кости срастались.
День за днем проходил в смеси боли и кошмаров. По утрам он просыпался и, не помня о случившемся, хотел потрепать Альфонсо по холке, узнать, что Роуэн готовит на завтрак. А потом накатывали страшные воспоминания о трупах на палубе «Черного лиса», и драконьер с головой окунался в беспросветное горе.
Бершад клял безымянных богов и мечтал о смерти, которая о нем забыла.
Потом, много дней спустя, он очнулся от лихорадочного забытья, в котором дети и женщины, повешенные Вергуном на тополях у входа в Гленлокское ущелье, выбрались из петли и погнались за ним по лесу. В темноте зловеще сверкали их красные глаза. В разинутых ртах виднелись распухшие, почерневшие языки.
В дальнем углу каюты сидела Вира. Разутая. Судя по всему, она уже долго за ним наблюдала.
– Тебе больно? – спросила она.
– А ты как думаешь? – прохрипел Бершад, сплюнул на пол и зашарил вокруг в поисках бутыли рисового вина. Не нашел.
– Прекращай пить.
– Меня мучает жажда. Тяжелая работа – целыми днями сращивать кости.
– Чем больше ты пьешь, тем медленнее они сращиваются, – сказала Вира. – Я заметила. Через неделю мы прибудем в Бурз-аль-дун, нужно, чтобы ты был в форме.
Бершад откинулся на пропотевший тюфяк и, полузакрыв глаза, посмотрел на Виру.
– Оставь меня здесь. Вы с Фельгором идите спасать принцессу, а я здесь сдохну. – Он потер горло.
– Если ты сгниешь на корабле, то не выполнишь данного тебе поручения.
– Вот и хорошо. Все, за что я берусь, заканчивается кровью невинных. Гленлокское ущелье. Драконы. Ослик и мой единственный друг. Чем дольше я живу, тем больше люди страдают.
– Я тоже чувствую себя виноватой, – сказала Вира. – Надо было прислушаться к советам Фельгора и найти другой путь в Баларию. А на палубе «Черного лиса» мне надо было… – Она осеклась. – Теперь уже ничего не изменишь. Надо двигаться дальше.
– Я больше не могу.
Вира долго смотрела на него.
– Ты все время бормочешь что-то о Гленлокском ущелье. Что там произошло?
Бершад поморщился:
– Тебе же безразлично мое прошлое.
– Сейчас твое прошлое затрагивает мое будущее.
Бершад промолчал.
– Сайлас, почему ты отдал приказ наступать?
Четырнадцать лет Бершад лгал о том, что действительно случилось в Гленлокском ущелье, но сейчас, в корабельной каюте, среди кошмаров, не смог скрыть правды.