Кровь как лимонад

Жека услышал, как за спиной хмыкнул Марк. Подумав, что лучше не спорить, осторожно спросил:

— Так что с Ульмаром?

— У себя, наверное, сидит, плов из дошираков варит, — ответил тот, что с плакатов. — Вон вход, — он сделал движение рукой, — прямо будет лестница, по ней на третий этаж.

— А там?

— А там сам поймешь, — сказал тот, что с плакатов.

— Спасибо, — произнес Жека. — До свидания.

— Бывай, — буркнул работяга и полез за новой сигаретой.

Они с Марком вошли в указанную дверь, за которой направо уходил темный коридор, а прямо действительно поднималась лестница.

Пролеты, ведущие на третий этаж, были замусорены коробками, пачками из-под сигарет, скомканной бумагой и осколками битых кирпичей. Прямо на площадке Жека с Марком увидели обитую потемневшей от времени вагонкой дверь, на которой черной краской из баллончика кто-то размашисто накарябал свастику. Справа от двери оказалось большое гулкое помещение, из темноты которого веяло холодом, как из погреба.

— Наверное, здесь, — обернулся Жека на Марка.

Тот вместо ответа подошел ближе и рукой толкнул дверь. Незапертая, она легко и бесшумно открылась.

Они очутились в длинном, вытянутом и узком, пару метров шириной, «пенале» — комнате с окном в толстой стене. Пол в ней застелили куском линолеума под паркет, стены выкрасили грязно-зеленой краской, а сам интерьер комнаты оформили в лучших традициях скандинавского стиля для малогабаритных квартир. Ближе к окну находилась импровизированная зона отдыха с допотопным телевизором и спальным местом, спрятанным за выцветшей, синего цвета ширмой. У двери — обеденная зона с электроплиткой, самодельными, из неструганных досок полками с немногочисленной посудой и маленьким столом, выглядевшим как обрубок большого, человек на двадцать. На углу стола были свалены молоток, отвертки и еще какие-то инструменты. Освещала убогую обстановку с запахом недавно приготовленной еды лампа дневного света под высоким потолком, а из радиоприемника, висящего на вбитом в стену гвозде, рекламировали новый смартфон, стоивший, наверное, в несколько раз дороже, чем все, что было в этом «пенале».

У стола на стуле сидел смуглый узбек в возрасте, чью худобу не скрывал даже мешковатый свитер с горлом. Похож он был одновременно на того маленького, вечно пританцовывающего казаха в плаще и кедах из нугмановской «Иглы» и на Фли из «Red Hot Chili Peppers». Когда дверь открылась и Марк с Жекой завалились в помещение, узбек медленно поднял на них темные усталые глаза.

— Здравствуйте, — сказал Жека, — вы — Ульмар?

Человек со смуглым сухим лицом и тронутыми сединой волосами внимательно посмотрел на него и ничего не ответил. Одни буддисты вокруг, подумал Жека.

— Здорово, отец! — произнес Марк, выдвигаясь вперед и оттесняя Жеку назад. — Мы тут друга твоего ищем… — он оглянулся на спутника.

— Темира, — подсказал Жека.

— Да, Темира. Сказали, ты знаешь, где он может быть.

Ульмар медленно качнул головой, произнес:

— У них пожар был, и я его не видел больше. Телефон не отвечает. Может, он сгорел? Как думаешь, а?

Говорил он с легким акцентом низким, внушающим доверие голосом.

— А Эргаш? — спросил Жека. — Племянник его.

— Не знаю, не видел, — снова покачал головой узбек и добавил: — Давно уже…

Марк шагнул к Ульмару. Тот взглянул на него снизу вверх, а Марк взял его за правое запястье, положил руку Ульмара ладонью вниз на край стола и, схватив вдруг лежавший тут же молоток, коротко размахнулся и ударил им по кисти узбека. Тупая часть матово-черного металлического бойка обрушилась на человеческую плоть, рассекая похожую на коричневый пергамент кожу, с противным хрустом ломая и сминая кости. Подпрыгнула и звонко отозвалась стоявшая на столе кружка с чайной ложкой внутри. Жеку словно ударной волной отбросило назад, и он вдруг ощутил подушечками пальцев холодную окрашенную стену. Ульмар взметнулся как от полученного разряда электрического тока и, выдыхая, захрипел где-то в глубине горла. Будто пытался исторгнуть из себя боль.

— Не знаешь? — спросил Марк, продолжавший держать азиата за запястье. — Ты уверен? Ты подумал, правда? Хорошо подумал?

Он поднял и снова, как автомат по извлечению правды из человеческих тел, опустил руку с молотком. На этот раз удар пришелся куда-то по пальцам. Хрустнувшие расплющенные фаланги и нечленораздельный звук, который издал Ульмар, заглушило заикающееся интро песни группы «Muse», заигравшей по радио после рекламы.

— Так не знаешь, где они? — с ледяной яростью зашипел Марк. — Не знаешь?

— Нет, — простонал Ульмар, энергично тряся головой.

Жека, словно загипнотизированный, смотрел, как молоток опустился в третий раз, теперь острым концом набалдашника. Ульмар выгнулся дугой и начал кричать что-то по-узбекски. Его перебитый безымянный палец неестественно отставал от раздувающейся синевой окровавленной руки. А из-под рассеченной кожи торчали осколки костей.

— Так знаешь или нет? — разбрызгивая слюну, заорал Марк. — Или не хочешь говорить? В партизанов собрался играть? Или скажешь, или убью, блядь, этим молотком!