Кровь как лимонад

Настино лицо вдруг поплыло в переставшем фокусироваться Жекином взгляде. Голова у него закружилась, будто он последний час провел на каруселях. Что такое? Настины руки выскользнули из его, и он, пошатнувшись, ухватился за шершавую стену здания.

В том корейском фильме был парализующий газ…

Вдруг он вспомнил, как Настя рассказывала про фирменный коктейль в «Олдбое». За несколько мгновений до того, как потухло его сознание, Жека понял, почему виски был соленый.

Бутират.

Похоже, ему плеснули в малиновку сверхдозу. Не сдохнуть бы…

28. Жека уже в Амстере

Они вышли с «Централ стейшн» под моросящий дождь. Мимо во влажном воздухе прошелестел похожий на призрак трамвай. Жека усмехнулся, вспомнив вчерашний день отъезда.

В начале недели в Петербург пришел снегопад. Двое суток непрерывный снег засыпал город, словно наступил Рагнарек. Впавшие в ужас дворники из Средней Азии все куда-то попрятались, будто в ожидании прихода волка Фенрира, который заявится и проглотит солнце. Или, может быть, весны, когда снег растает сам.

В Амстердам Жека прилетел из Хельсинки, куда добрался полупустым рейсовым автобусом с убаюкивающим финским ретро по радио и водителем, на каждой остановке выкуривающим по две сигареты. Ночной полупустой аэропорт Вантаа казался нереальным, как питерпэновский Неверленд. Таксисты дремали в машинах, а самолеты — на взлетном поле.

В 747-м «боинге» он сидел у прохода, его соседкой оказалась молодая светловолосая финка. Она смеялась над его акцентом и угощала сэндвичами и вином, которое раздавали стюардессы со значками «KLM» на голубой униформе. Финку звали Анникки, у нее были точеные скулы, почему-то казавшиеся чужими на ее лице глаза табачного цвета с крапинками, и бледная кожа без косметики. Она кем-то (Жека не разобрал, кем именно) необременительно работала и постоянно путешествовала, проматывая свободное время и деньги. Писала, как она выразилась, свой личный ромовый дневник, намереваясь в Амстердаме черкануть в нем пару — тройку марихуановых страниц. А еще — присмотреть в многочисленных магазинчиках на Калверстраат себе что-нибудь на европейскую зиму от «Yellow Cab», использующих в своей обувке элементы старых автомобильных покрышек. После выпитого вина Анникки задремала, во сне головой привалившись к Жекиному плечу. Ее рассыпавшиеся волосы щекотали ему подбородок. Когда пилот объявил о начале посадки, Жека аккуратно растолкал финку, и та, обнаружив себя спящей на его плече, заулыбалась. Снижались в густом киселе облачности, из которого неожиданно вынырнули прямо над крышами Амстердама.

В Схипхоле Жека с Анникки уже как старые знакомые шли бок о бок и катили за собой свои чемоданы формата «cabin luggage»: темно-синий жесткий «самсонайт» у финки и невнятного производства, несколько лет назад купленный незадорого в «Карусели», у Жеки.

Потом они тащились по серым, сырым улицам, с непривычки забредая на велосипедные дорожки и уворачиваясь от бесшумных то вежливых, то раздраженных велосипедистов. На площади Дам, из-за дождя малолюдной, он попрощался с Анникки, которая по линии каучсерфинга собиралась остановиться у местной семьи, жившей западнее пояса каналов.

— Си ю эгэйн? (Мы еще увидимся?) — спросила Анникки, выглядывая из-под капюшона своей куртки.

— Йес, — ответил Жека. — Си ю ин Рэд Лайт Дистрикт. Ай хэв ер намбер. Айл колл. (Да. Встретимся в Красных Фонарях. У меня же есть твой номер. Я позвоню.)

Анникки заулыбалась и кивнула:

— О’кей. Бай, Джеко. (Хорошо. Пока, Жека.)

Он пересек каналы прямо по Лейдсестраат, на этот раз не задерживаясь на мостах и не разглядывая фасады домов. А велосипедисты его прямо-таки вымораживали. Тоска, ненадолго отступившая в обществе Анникки, вернулась. На Лендсплейн, в окружении шмалевых кафешек, под гнусным декабрьским дождем мок небольшой каток с по-протестантски скудно украшенной елкой посредине. День святого Николая прошел, до Рождества две недели. За фасадом театра «Стадсшоубург» с импозантным богемным кафе «Станиславский» в цоколе Жека свернул на Марникс-страат и уже через минуту звонил в дверь небольшого, на семь номеров отеля. Поднялся по крутой лестнице. Администратор, обитающий в одной из комнат, переделанных под ресепшн, плотный молодой голландец со смешной бородкой ждал его.

— Хей! Айм Виллем! — протянул он руку Жеке. — Хау дид ю жорней? (Привет! Меня зовут Виллем! Как добрались?)

— Хей! О’кей! Джаст э факинг рэйн, вэтли… (Привет! Хорошо! Только этот гребаный дождь. Сыро…)

Виллем улыбнулся.

— Бай ивнинг ит шуд енд. (К вечеру должен кончиться.)

— О’кей! Сэнкью! (Клево! Спасибо!)

Спустя десять минут Жека как альпинист вскарабкался двумя этажами выше, волоча чемодан, и оказался в просторном и прохладном светлом номере с кроватью на двоих и кофеваркой. Покрутив барашек регулятора, он пустил тепло в холодную плоскую батарею, разделся и завалился в постель.

* * *

Короткий сон почти не добавил бодрости. Жека проснулся помятым и опустошенным, но все равно более живым, чем два месяца назад, когда очнулся после малиновки вперемешку с «блюзом».