Кровь как лимонад

— Тихо-тихо, — услышал он голос, теплая рука успокаивающе легла ему на лоб. — Все хорошо, я здесь.

Еще до того, как он открыл глаза, Марк почувствовал приятный мягкий женский запах. Потом он увидел ее склонившееся над ним лицо с чуть резкими, как у Ирины Апексимовой, чертами. Спокойный взгляд Ольги, короткая стрижка каштановых волос, веснушки у основания шеи, никогда не использовавшаяся для вскармливания грудь третьего размера над верхним краем одеяла.

— Доброе утро, — произнес он чуть смущенно.

— Доброе, — ответила Ольга и улыбнулась, у глаз мелькнули и сразу разгладились тонкие морщинки. — Ты под чем вчера такой был? Я даже не сразу тебя узнала.

Марк не ответил, но голубые глаза женщины смотрели требовательно и внимательно. Он, преодолевая слабость, сел на постели, благо что спал с краю. Поискал взглядом трусы, увидел их скомканными вместе с джинсами, потянулся за одеждой.

— Ну, куда уже побежал? — спросила за спиной Ольга. — Не хочешь говорить — не надо… Сейчас завтракать будем.

Она тоже встала. Не стесняясь своей наготы, прошла по залитой солнечным светом комнате, взяла с кресла халат. Накинула его, взглянула на Марка, спросила:

— Что будешь? Овсянку? Яичницу? Можно вчерашнюю картошку разжарить.

Марк прислушался к своим ощущениям, но решил не нарываться на новые вопросы:

— Давай овсянку.

Ольга кивнула и вышла. Марк задернул одеялом простыню с пятнами засохшей спермы, огляделся. Высокие потолки с лепниной вокруг антикварной люстры, большие окна с деревянными рамами, бельгийский ковер с геометрическим рисунком на полу. Шкаф с книгами, половина из которых по медицине, другая половина — русская классика и нон-фикшн. Ноутбук на краю журнального столика. Тут же — свидетельства того, что за столиком едят — солонка, салфетки, финская керамическая подставка под горячее. Одежный шкаф с большим зеркалом на месте одной из створок развернут к двери и отделяет жилую зону от импровизированной прихожей. Обставленное с максимальным уютом личное пространство жителя коммунальной квартиры. На прикроватной тумбочке — выбивающиеся из общей обстановки бокалы и недопитая бутылка крымского «пино нуар», купленного им в винном магазине недалеко от дома.

Вечером, когда он даже не приехал, а заявился сюда, оказалось, что бабушка ушла в театр, в любимый ею БДТ. Но Ольга, которой он позвонил с Искровского, ждала. На ней был легкий макияж и серебряные висюлистые серьги, какие дома обычно не носят. Пили принесенное Марком вино, разговаривали о чем-то (больше говорила Ольга, а он слушал или делал вид, что слушал) и через час после его появления оказались в постели. Там она была податливая и развязная от вина, а он — напористым и стойким от кокаина. Спустя еще час они уснули, и Марк не услышал, как пришла из театра Евдокия Дементьевна.

Ольгу он знал еще со школы, когда регулярно приезжал к бабушке в гости, чаще всего на выходных или сбежав с продленки. Ольга, тогда плакса и ябеда, жила с родителями в той же квартире. Сталкивались они обычно в коридоре и на кухне, воевали как кошка с собакой. («Зачем ты приехал? — А я не к тебе, а к бабушке приехал, поняла? — Ну и иди отсюда к бабушке!») Став постарше, они подружились, хотя виделись совсем редко и их интересы по жизни не совпадали. С разницей в год закончили школу. Ольга поступила в Первый мед, он — в Школу милиции. Встретив ее с подружками на площади Льва Толстого, Марк подумал, как бывшая в детстве гадким утенком девушка расцвела. Они зашли в кафе, потом он проводил Ольгу домой. С месяц они встречались, но не сложилось. Ольга окончила Первый мед, вышла замуж и переехала к мужу, быстро, через полгода, развелась и вернулась в коммуналку на Старо-Петергофском. Ее родители вышли на пенсию и уехали в деревню, оставив комнату дочери. К тому времени женатый Марк приезжал к Евдокии Дементьевне и, если находилась возможность, заходил к Ольге. Та угощала его чаем-кофе, расспрашивала про семейную жизнь и интересовалась, когда они с женой заведут ребенка.