Кровь как лимонад

— Скажи, что у меня хоть больше, — толкнул ее в плечо Жека.

— Главное — не размер… — Настя уклонилась от шутливой Жекиной попытки дать ей отцовского леща и снова прижалась к его плечу. — В общем, когда мы прилетели в Амстер, я была влюблена в Лукаса как кошка. А тут еще каналы, легалайз… Я до этого в Амстердаме не бывала. Знакомые Лукаса сдали нам маленькую квартирку в ДеПайп, райончике для своих. Туристы с фотоаппаратами и альбомами Ван Гога там появляются, только если идут не в ту сторону из Рейксмузеума. Днем орут местные и азиаты на рынке, вечером полно проституток. Не тех, которые в Ред Лайт Дистрикт берут по полтиннику со шведов или англичан за секс без смены позиции и прикосновений. В Пайпе девочки обслуживают балканцев и мусульман, а сутенеры ходят с опасными бритвами. Дом хоть более или менее новый, но с крутой лестницей. Мы жили на третьем этаже, а под нами — бабуля, которая все время пекла пироги с корицей и постоянно курила вонючие сигареты, прямо Дон Дрейпер из «Mad Men». Из окон квартиры — виды на старые ржавые велосипеды и дрейфующие по каналу трупы дохлых собак и использованные презервативы. И мертвые псы — еще не самое страшное, знаешь… Вечерами, если оставались дома, мы выходили на улицу, садились на ступенях лестницы и пили пиво, разглядывая граффити на соседней стене — Филип Дик, из головы которого вылетают блочные многоэтажки. Лукас говорил, что для нас с ним это вроде картины в гостиной. Из соседнего дома ребята временами выносили проигрыватель и колонки и играли на виниле для себя всякий там брейкбит. Как у нас — Цоя на гитаре на скамейке у подъезда. В квартале от дома — продуктовый супермаркет «Альберт Хейн» с кассиршами в хиджабах, где — веришь? — продавали вареную картошку. Принес домой, шварк ее из пакета на сковородку, посолил-поперчил и через десять минут ужинаешь. Ну, ты говорил, что был в Амстере…

— Ага, мы останавливались в отеле возле Лендсплейн. На Марникс-страат.

— Слушай, здорово. Это же рядом, — Настя повернулась к Жеке. — Прямо мы с тобой одной крови.

Жека не видел в темноте ее лица, но глаза девушки сверкали в свете реклам спиртного над стойкой бара.

— И с одним содержанием алкоголя в крови.

Настя приблизила к нему лицо. Они поцеловались — шумно, кусая губы, запустив руки в волосы друг друга. Прервав поцелуй, Жека спросил:

— Тебе взять еще?

— Давай.

Пока бармен наливал, Жека от стойки обернулся на девушку. Та сидела на диване, смотрела прямо перед собой, поглощенная воспоминаниями. Сведенные вместе колени, разведенные икры. Она показалась ему похожей на сломанную куклу. Когда Жека вернулся, Настя продолжила:

— Работали по очень простой схеме. Рано утром, пока еще никто не уехал на службу, проводили рекогносцировку. На дело шли ночью. Лукас пневматическим болторезом скусывал замки с велосипедов, я отгоняла их за пару кварталов, где поджидал строительный фургончик с арабом за рулем. Набивали в фургон полтора-два десятка велов, араб увозил их, а мы шли спать или танцевать в найт-клаб. Велики везли на точки в другие города, в Утрехт и в Роттердам. Там их выставляли в витрины и продавали со скидкой. В Роттердаме их охотно брали иностранные моряки. Не сказать, что мы много зарабатывали, но нам хватало. Плюс его пособие. Ты же цены там помнишь? «Хейнекен» — меньше евро, «шутерс» в «Лидсе» вообще сорок центов. Сигареты не курили, еда недорогая, если брать фирменные «альбертхейновские» продукты и на рынке, «расту» употребляли нечасто, музыку тащили из сети через анонимайзеры, трахались без контрацептивов, я додрачивала Лукасу рукой, ну и по-всякому…

— Кажется, стиль у тебя не поменялся, — заметил Жека.

Про себя он скрипнул зубами. Подумал, что это глупо — ревновать к какому-то датчанину…