Голова кружится. Да, взорвать лёгкие хочется до чёртиков, и ничего, как обычно, не выходит, ведь здесь – эмоции, здесь – твой самоконтроль, и ничего, никогда, ни за что… Параллели, что непересекаемы, и ты так поздно понял, ты так сильно опоздал… Ни капли из глаз, ни дорожки на щеке, ни опухшей красноты век… Держи лицо, даже наедине с собой, даже под землёй, даже если не слышат – держи лицо, ты неуязвим, у тебя нет слабостей, тебе плевать, держи лицо… Дер-жи-сь.
Стоп.
— Блять, – выпалил Ричард, подскакивая, зажимая глаза сжатыми в кулак ладонями. Он не оборачивается, вылетая из комнаты. Не знает, что делать. Не запирает за собой дверь, так и оставляя её открытой.
Снова долбить кокаин? Увеличишь активность, убьёшь себя от отчаяния. Скурить косяк? Расслабишься, мысленно вернёшься на несколько шагов назад. Кислота? Адский бэдтрип, вне всяких сомнений, обеспечен. Напиться, превратить себя в неконтролируемое животное?
Ах, да. Самое то.
Баркер падает на барный стул, швыряя ключи на стол. Протирает уставшие глаза, и, с разочарованием, какого ещё никогда раньше не испытывал, понимает, что Скарлетт дома. Меньше всего ему хотелось видеть её.
— Рик, – она осторожно касается его плеча, подходя сзади. — Всё в порядке?
Молчит. Упорно, сцепив зубы.
— Ричард, – снова окликает, стараясь привлечь его внимание. Ведь это, блять, именно то, чем она занимается с момента их знакомства: старается привлечь его внимание.
— В порядке.
Ложь липнет к языку, но, пока что, это – лучшее, что он может сделать.
А Гилл будто бы читает его мысли, когда возвращается на кухню с бутылкой шато латур, начиная выискивать винные бокалы.
Сил на то, чтоб тупо пялиться вперёд, у него не остаётся, потому Баркер просто позволяет голове упасть на лежащие на столе руки. Рик не следит за тем, как Скарлетт разливает вино по бокалам.
Она тихо садится напротив. Делает глоток сухого красного.
— Пей.
Гилл решительно подталкивает бокал к нему, приказывая тоном абсолютно холодным. Он медленно поднимает глаза на неё, вопросительно вскидывая бровь.
— Дважды не повторяю.
Рик пожимает плечами, сдаётся. Да и, честно, уговаривать его бы не пришлось, а во втором дубле он не нуждался вовсе. Опрокидывает, до дна.
А она улыбается. Прижимая чистый бокал к щеке, довольно отпивает ещё, с искрами в синих глазах созерцая рисующуюся картину.
— Мне напомнить твою фразу о скоте? Не стоит? – ухмылка играет на красных губах ярко.
— Вся моя жизнь – ебаная ложь, – Ричард пальцем обводит изящное стекло. — Так что это не возымеет никакого эффекта. Теперь мне без разницы.
Одного будет достаточно, думает Скарлетт.
— Ещё? – предлагает она, кивая на чёрную бутылку.
Он, конечно же, ничего ей не расскажет. Вероятно, она уже обо всём знает, вероятно – была в курсе с самого начала. Она, конечно же, его обыграла. Унизила, растоптав и вдавив в землю, и эта мысль, почему-то, приходит в исключительно одурманенную алкоголем голову. И что?
Только сейчас понимает, что в сущности никогда не был сильным, никогда не был цельным, никогда не был ничем выдающимся… Плакать не о чем. Грязь была его неотъемлемым, а сейчас его всего-то вдавили в неё лицом. Что страшного?
Его самолюбие, наверное, должно было заиграть яркими красками ещё на первых порах, но ему, почему-то, до безумия безразлично. Эта мысль, разбитая и незаконченная, вызывает один лишь смех. И он смеётся.
Она впитывает каждое его движение: жадно наблюдает за тем, как он пачкает губы, сглатывает, как наполняет бокал снова и снова, доливает сама. И говорит. Голосом лелейным, усыпляющим… Только он не слышит. Всё равно. Ни одного слова – всё мимо, насквозь, прочь из ушей.
Когда пустеет бутылка, Рик наконец поднимается. Это тяжело: голова идёт кругом как-то непривычно, лёгкая тошнота обволакивает внутренности чем-то навязчивым. И это странно, это… Ужасно странно, потому что это всего одна бутылка, даже немного меньше, это… Странно. Запутанно. Гилл следует за ним тусклой тенью. Ха. Почему она идёт за ним?
Нет, это более чем странно, ему это непонятно: Баркер опирается на стены, слыша её негромкие слова, но не может собраться, чтоб эти слова различить. Как будто притупляется слух, но… Ему весело, и жизнь в секунду перестаёт казаться столь безнадёжной. Не заботит ничего из того, что так упорно морочило голову. Только тошнит. Очень-очень сильно тошнит. Нужно в ванную.
Она стоит, скрестив руки на груди, наблюдает за ним, едва передвигающимся. Ни одна эмоция не находит отражения на её лице, пока у него в сознании переворачиваются стены. Морозное безучастие, хищное выжидание.
Рик вваливается в комнату. Теперь он ощущает: капли холодного пота скатываются по шее и спине.
Вспышка.
Как будто что-то яркое ослепляет на целое мгновение, заставляя рухнуть прямо посреди ванной. Калейдоскоп возвращается.
Баркер валится на пол, успевая схватиться рукой за бортик ванны. Прошибает озноб: мозг словно обложен колотым льдом, а вены разносят холодную воду по ослабевающему телу. Всё происходит до того стремительно, что он даже не успевает подумать, держась на коленях.