Кровавая ария

— Ну да! Равны! – не удержалась чародейка, — вы же – фактически принц. Кузен его величества и пятый претендент на Кленовую корону, если леди Камирэ не подарит наследника, и худородный из Тополиного клана! Куда как равны.

— Фактически, да, но технически – все древесно-рождённые считаются равными. А его величество – всего лишь первый из нас. Утида не стал пятнать честь клана попытками выгородить убийцу. Просто признал, что его жена могла сделать подобное, и всё. Сие не помешает ему нанять лучших адвокатов или вытребовать врачебную проверку душевного состояния супруги. Хотя меня временами посещало ощущение узнавания господина Райана Утиды, при том, что готов держать пари, что я с ним незнаком. Где я мог его прежде видеть?

— У театра, это тот самый нахал из дорогого магомобиля, который занял присмотренное вами место для парковки.

— Нет, — возразил Вил, — тот был совершенно не похож. Отвратительная прилизанная рожа.

— Так и есть, — победно улыбнулась чародейка, — всё дело в волосах. Мне его стрижка показалась странноватой, поскольку она рассчитана на специальный гель для волос с зачёсыванием их назад. А дома он ходит с неприбранными волосами, да ещё и вьющимися от природы. Поэтому впечатление от него было совсем иным.

— Занятный брак у них, — проговорил коррехидор, — муж и жена крутят романы в одном театре.

— Ага. При этом господин Утида не чужд двойных стандартов: его бурные лобызания с балериной прямо на улице как-то не особо вписываются в столь превозносимые им рамки приличий.

— Дорогая моя Эрика, — Вил шутливо хлопнул её по макушке, словно младшую сестрёнку, — рамки приличий для мужчин и женщин в артанском обществе заметно разнятся. И так было всегда. Древесно-рождённый лорд может иметь любовницу. Триста лет назад у императора их было около десятка, совершенно официальных, с отдельными покоями и титулами. Императрицу Нежной глицинии, поднявшуюся из наложниц, как раз в то время казнили за измену с дайнагоном.

— Что, и дайнагона тоже?

— Нет, министру предоставили почётное право публичного самоубийства после соответствующего покаяния.

— А разговоры господина Утиды о том, что жена всюду появляется вместе с любовником? При этом никто из друзей Финчи её не видел? – продолжала рассуждать Рика.

— Ничего удивительного. Круг общения древесно-рождённых отличен от круга общения даже знаменитых артистов. Их могли видеть знакомые Утиды, но не коллеги из театра. К тому же разговор с мужем развеял некоторые мои сомнения по поводу припрятанного Ари письма.

— Да, письмецо более, чем странное, — подхватила чародейка, — с какой это радости Финчи писал своей любовнице о разрыве уже ПОСЛЕ того, как решающий разговор состоялся?

— Думаю, госпожа Утида не желала принять из разрыва, — предположил коррехидор, — и донимала любовника попытками и требованиями примирения, посылала подарки, которые он в письме обещал ей вернуть. Потом она пришла в театр и в очередной раз выслушала отказ от Финчи. Письмо отправлять не было смысла, он так и оставил его в кармане, где его нашла Ари Дару. Отказ подтолкнул госпожу Утиду к убийству. Возможно, она решила: либо ты помиришься со мной, либо умрёшь. И подменила патроны.

— Похоже на правду. Вы знаете, где расположен этот самый Женский клуб? – спросила Рика.

— Естественно, знаю. Там председательствует одна милейшая дама, сокурсница моей матушки по Кленовому институту.

Женский клуб с названием «Ипомея» занимал первый этаж какого-то большого здания со множеством контор, их более скромные вывески окружали украшенную изящными кованными вьюнами вывеску клуба. Их пропустили без звука, а чародейке подумалось, что, должно быть, не одни дамы захаживают в клуб, либо их просто приняли за посетителей одной из контор.

Оказалось, коррехидору уже приходилось бывать тут.

— Я участвовал в благотворительном музыкальном фестивале, — ответил он на удивлённый взгляд Рики, — попросили сыграть на рояле.

Чародейке оставалось лишь гадать о личности просительницы: ею могла оказаться как леди Окку, так и одна из назойливых сестричек, что в Доме шоколадных грёз делали двусмысленные намёки по поводу искусных пальцев.

Женский клуб встретил их нестройным, но мелодичным гулом женских голосов, который перекрывало властное контральто:

— Дамы, дамы, не спорьте. Мы не станем обнажаться даже в благотворительных целях. Подобное неподобающее поведение нанесёт ущерб репутации «Ипомеи». Как председатель, я категорически запрещаю делать это!

— Но, госпожа председатель, — возражал ей высокий молодой голосок, — на акварелях великого мастера Гоку́си женщины часто изображены с обнажённой грудью и ногами. Я не предлагаю заголять грудь, но ноги-то мы можем показать? Иначе наши зрители подумают, будто мы, читая строки «Искорок поэзии», показываем картинки из азбуки! Всё скромненько и целомудренно.

— Такой юной особе, каковой являетесь вы, Са́цки, не дозволительно высказывать свои соображения в области моральных и нравственных устоев королевства. Посему велю вам замолчать.