Кровавое копье

Ран работал по несколько часов в день, и в первое время не обращался к своим заметкам и научным дневникам. Он писал не как строгий ученый, а как поэт. Безусловно, в тексте упоминались первоисточники, фигурировали цитаты. Это была не фантазия о никогда не существовавшем мире, но и не сухое историческое исследование. Труд Рана был наполнен страстью, его стиль явился синтезом истории, поэзии и живого повествования. Он назвал свою книгу «Крестовый поход против Грааля», ни словом не обмолвившись о том, чем он сам считает Грааль. Он не терял времени на рассуждения о спрятанных сокровищах, о судьбе Грааля — эти вопросы он оставил тем авторам, которые предпочитали не тратить долгие часы на установление истины. Вместо этого Отто рисовал интимные портреты аристократии, рассказывал о любовных романах, о политических интригах, об экономических условиях тех времен, о героическом просвещении, которое благословило страну катаров и поставило ее выше всех прочих стран тогдашней Европы. Он говорил о вере и любви, о рыцарях, слагавших стихи. Он описывал мир, в котором евреям позволялось не только свободно жить где угодно, но и быть учителями детей-христиан, и никому это не казалось странным. Он рассказывал о женщинах-священниках, о неутоленной любви.

Ран писал о географии катарского края, и о бездонных пещерах под хребтом Сабарте, и, конечно, о замках, руины которых до сих пор украшали великолепные пейзажи Южной Франции. Он рассказал об изображении Кровавого копья в пещере Ломбриве, но не делал далеко идущих выводов. Он даже не стал излагать соображения о том, что это Копье может служить символом вечной любви и духовных желаний. Он обрисовал мир, который любил, в недолгие часы, пока этот мир еще дышал, и, несмотря на то что последняя твердыня пала много веков назад, Рану казалось, что он пишет автобиографию.

Париж

1934–1935 годы

Прошло меньше года с того дня, когда первые волшебные слова легли на бумагу, до выхода книги из печати. Как и надеялся Ран, его работа привлекла к себе определенный интерес критиков. Его стиль был оригинален. Глубина познаний превышала все, когда-либо написанное о катарах. Правда, прибыль от продаж оказалась не очень велика. Ее с трудом хватило, чтобы покрыть все расходы Отто за годы исследовательской работы, но этого следовало ожидать. Такие книги окупались иначе.

После завершения рукописи, выхода книги и попыток продать тираж Ран вернулся к преподаванию иностранных языков в платных школах. Ему случалось работать переводчиком, у него возник легкий флирт с кино — он написал сценарий для одного из новых звуковых фильмов в Берлине, а в другом сыграл маленькую роль. После публикации своей монографии он начал задумываться о чем-то более серьезном. Ему исполнилось только тридцать лет; впереди была вся жизнь. Он всегда мечтал стать литературным критиком, но, увы, годы, проведенные в Пиренеях, вычеркнули его из нужных кругов. Неплохие отзывы о книге и скромная прибыль от ее продажи не сделали Отто известным.

Весной тысяча девятьсот тридцать пятого года Ран на несколько месяцев приехал в Париж — он готовил к публикации французский перевод своей работы. Как-то вечером он обнаружил в гостинице, где остановился, письмо на свое имя. На конверте была берлинская марка. Распечатав конверт, Ран обнаружил приличную сумму наличных денег и письмо, в котором ему предлагалось сделать карьеру, для чего от него требовалось только одно — прибыть по следующему адресу: Принц-Альбрехтштрассе, 7, Берлин.

В самые одинокие свои часы писатели становятся жертвами каких угодно фантазий. Они свято верят, что та книга, над которой они работают, может изменить все на свете. Личные обиды, моральные падения, физические недостатки: все это должно померкнуть, когда воображаемая книга станет реальностью. Но этого не происходит. Жизнь так же бездумно, как прежде, мчится вперед, и ощущение писателя подобно шоку. Как это ни невероятно, книга забыта, ее тираж не распродается, никто не говорит о том, на что ушли годы трудов. Тогда автор находит утешение в похвалах какого-нибудь газетного критика и тешит свою израненную душу надеждами на то, что работа, не оцененная в свое время, будет замечена в будущем.