Кровавый жемчуг

Примерно такие же картины рисовал внутренний живописец отцу Кондрату. Только на нем были ризы, до такой степени расшитые жемчугом, что итальянского бархата под ним и не разглядеть было. Возник и сани представились примерно такие же, только Стенька ехал людей посмотреть да себя показать, а батюшка Кондрат – служить в Успенском соборе в день тезоименитства государева!

– А коли затычку вытянуть? – спросил батюшка так же жалобно. – Ведь вывалится хоть какая мелочишка?…

Стенька стал искать в обсмоленном бочонке затычку и нашел. Только, чтобы мелочишка высыпалась, пришлось перевернуть бочонок – вверх-то, поди, сыпаться не станет!

Обламывая ногти, Стенька взялся, попробовал провернуть – с превеликим трудом сдвинул, а может, и не сдвинул, а показалось.

– Ну, ну?… – шептал отец Кондрат. – Господи, благослови! Святой Никола, помоги! Святая Настасья Узоразрешительница, пособи!..

– Кузьма, у нас веревка есть? – спросил, умаявшись, Стенька.

– Да уж найдется!

Пока Кузьма добывал веревку, Стенька расковырял засапожником смоленую древесину вокруг затычки.

Отец Кондрат едва ль не с трепетом следил, как сотоварищ, сидя на земле, возится с бочонком, и призывал на помощь всех святых поочередно.

Несильно обвязав едва торчащую затычку, Стенька сломил толстую ветку и при помощи засапожника изготовил колышек. Введя его между затычкой и веревкой, земский ярыжка стал осторожно крутить тот колышек, стягивая затычку все туже. Наконец веревка натянулась до предела. Тогда он начал тащить.

И вытащил!

Все трое уставились на черную дырку.

Никакие перстни с алмазными звездочками из нее не сыпались, золотые цепи тоже не выползали, белая россыпь бурмицкого жемчуга не струилась…

– Ты пальцем-то ковырни, – посоветовал Кузьма.

Как оказалось – правильно посоветовал. Но Стенька не послушался, не стал совать пальца в дырку, а поколыхал бочонок влево-вправо. Там что-то квакнуло – и только. Стенька, сидевший на земле рядом с бочонком почти по-татарски, поднял голову.

– Что за притча?

– Вот то-то же! – провозгласил Кузьма. – Говорил же – подшутит нечистая сила! Заберет из клада золото, а оставит смрад и мерзость!

– Я молитвы читал, все кругом закрестил! Не было тут нечистой силы! – возразил отец Кондрат. – Даже она духовное сословие уважает!

– Может, не те молитвы? – спросил Стенька.

– Погоди! – Отец Кондрат потянул носом воздух. – Это что ж такое? Это не смрад!..

Он присел, широко расставив толстые ноги, и нагнулся, насколько позволяло брюхо.

– Свети сюда, дармоед! Сюда вот!

– А это что еще?! – Стенька уставился на дыру в священном ужасе. Оттуда выползало черное, страшное! Он оперся рукой о землю, чтобы скоренько подняться, и заорал благим матом – рука попала в мокрое, липкое, жуткое!

Оказалось, что перепуганный земский ярыжка умеет очень быстро перемещаться, прыгая по траве на заднице. Он мигом отлетел чуть ли не на сажень от подозрительного бочонка.

– Свят-свят, изыди, сатана, наше место свято! – Отец Кондрат, не в силах разогнуть колен и подняться, крестил осмоленную емкость. – Святый Боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй нас!

Кузьма, насколько позволял костыль, нагнулся.

– Лопни мои глазыньки! Да это же мед!

– Какой тебе мед?…

– Ставленый!

И все сделалось ясно…

Батюшка захватил пальцем темной жидкости, облизал, и на лице его отразилось райское блаженство.

– Ишь, забирает! Степа! Да что ты глядишь?! Поворачивай бочонок-то! Ведь вытечет! А он – дорог!

Стенька на всех четырех подскочил к бочонку и повалил его набок, повернул отверстием кверху. При этом он, понятное дело, оказался коленями в натекшей луже, но этой беды не заметил.

– Отведай! – велел отец Кондрат. – Когда еще такое в рот попадет! Этот медок не то что тебе или мне – он и подьячему твоему не по карману будет!

– За такой ставленый мед на торгу пятнадцать рублей за ведро просят, – добавил не в меру осведомленный Кузьма. – И чем старше, тем дороже.

Стенька, сгорая от нетерпения, приник губами к отверстию и накренил бочонок, чтобы можно было высосать хоть глоток. И попал глоток живого огня в его глотку, и сладостно опалил, и проследовал вовнутрь, оставив в голове такой восторг, от которого ясные очи на лоб лезут. А то, что при этом борода оказалась вся измазана, Стенька тоже сразу не уразумел.

Вслед за ним пожелал сделать свой глоток отец Кондрат. Стенька, видя, что батюшке к отверстию не нагнуться, подхватил бочонок и встал с ним. Отец Кондрат, выпрямившись, позволил поднести отверстие к своим губам и принял в рот столько драгоценного напитка, что и не поместилось.

– Да что ты, черт косой, творишь? – возмутился, проглотив мед, батюшка. – Зря добро переводишь! Всего меня изгваздал!

– А мне-то? – спросил Кузьма. – Нешто не заслужил?

– Заслужил! – решил отец Кондрат. – Степа, поднеси Кузе!

Стенька, поднатужившись, приподнял бочонок еще выше, хотя уже держал его из последних сил, и то – кому доводилось обниматься с трехведерным бочонком, тот поймет…

– Прошибает! – сообщил, отведав, Кузьма. – Этот мед, поди, еще до смуты ставили. Ух, хорош!

– Ты-то что в этом понимать можешь? – спросил батюшка.