Кровавый жемчуг

– Бери, свет, сколько возьмется, – подтолкнул его к узлу Семейка, – да помни, это тебе и за помощь, и за то, чтобы язык за зубами держал.

– Я себе не враг!

И точно – Деревнин меньше всего хотел, чтобы о его похождениях с конюхами, скоморохами и, прости Господи, чуть ли не налетчиками стало известно в приказе. Завистников много – тот же Колесников, проведав, что товарищ разжился дорогим жемчугом, мог донести дьяку да и такого от себя сочинить, что Деревнин рад будет отдать жемчуг да и своего кровного добра в придачу немало, лишь бы избавиться от неприятностей.

Подьячий сунул руку в узел, захватил полной горстью, потянул – вытащил дорогие часы, с луковицу величиной, на серебряном гайтане и с жемчужной кистью-ворворкой, оправленной в серебро, и при часах – широкое жемчужное ожерелье с золотыми пуговицами. Больше – не получилось. Но и этого за услугу было немало.

– А теперь ступай себе с Богом, подьячий, – прямо сказал Озорной.

– Да ярыжке тому передай – еще раз встречу, не обрадуется! – добавил Данилка.

– Уймись, свет! Кабы не тот ярыжка, Гаврила-то Михайлович с нами бы не поехал и про вторую медвежью харю мы бы не узнали. А теперь одно с одним увязалось, – вступился за Стеньку Семейка.

Деревнин сунул свое добро за пазуху, привесил обратно к поясу чернильницу, сел на коня и взял повод заводного.

– Нарветесь вы когда-нибудь, конюхи, – сказал на прощание. – Не век Башмакову вас защищать!

С тем и выехал из амбара.

* * *

Тащиться за кладом при всем честном народе не хотелось, темнело по летнему времени поздно, и потому и Стенька, и отец Кондрат, и даже Кузьма, которого, как человека надежного, пригласили ехать третьим и посадили править телегой, извелись, дожидаясь ночи.

Телегу с лошадью звонарь заблаговременно вывел из слободы и укрыл в рощице, да и сам там остался дожидаться, пока батюшка с земским ярыжкой прибегут.

Первым прибыл нетерпеливый отец Кондрат.

– Лопаты взял ли? Мешки? Фонарь?

– Все как велено.

– Прими – это баклажка со святой водицей.

Тут же появился Стенька с теми же вопросами. Сели в телегу, и отец Кондрат произнес торжественно и внятно:

– Ну, Господи благослови!

По дороге совещались – как лучше брать клад. Поскольку взять очень уж хотелось, решили, что Панкратьева родня – люди простые неученые, вряд ли клали сокровища с хитрыми заклятьями. В этом деле знатоком, как ни странно, оказался Кузьма.

– А то еще клад на дурака кладут – только дураку и дастся в руки…

– Утешил! – возмутился Стенька.

– А то еще на грешника кладут, или на девку, или на бабу. Или, скажем, есть возвратные клады. Ты можешь из него денег сколько нужно на время взять, разжиться, а потом взятое вернуть.

– А коли не верну?

– Он сам заберет, и с надбавкой. А то еще всякие заговоренные клады есть…

За такими разговорами и доехали до Ендовы, перекрестились на храм, и Стенька показал, куда поворачивать.

– И где же твой овин? – спросил, не умеряя голоса, отец Кондрат. Был он в таком нетерпении, что, кажется, голыми руками готов землю рыть.

– Потише, батюшка! – разом одернули его Стенька с Кузьмой.

– Овин нам ни к чему, я на опушке другую примету оставил, – сказал Стенька. – Нарочно с собой лоскутья брал. Зажигай, Кузьма, фонарь-то.

Неподалеку от рощицы достали из телеги весь землекопный снаряд, и отец Кондрат заблаговременно заткнул за пояс полы рясы.

Слюдяной фонарь давал свет не слишком яркий, но достаточный, чтобы видеть дорогу под ногами. Привязав кобылу с телегой на обочине, взяв на плечи лопаты, а мешки – под мышку, кладоискатели в указанном Стенькой месте углубились в рощицу и довольно быстро отыскали пень.

– Вот он, голубчик! – Стенька готов был оглаживать пень, как дородную бабу, да и отец Кондрат, кажется, тоже. – Овин днем сквозь кусты видно. Теперь – девять шагов…

– Постой, чадо. А ты свои шаги мерил? С чего ты взял, что твой шаг – аршин? – забеспокоился отец Кондрат.

– Ну, коли хочешь, пойдем вдвоем, – предложил Стенька. – Ты своими шагами мерь, я – своими. Увидишь – одно и то же получится. Панкратьева родня-то, чай, тоже не на торгу аршин для такого дела занимала, а шагами мерила.

Он взял фонарь, встал вплотную к пню и, считая шаги, пошел. Отец Кондрат затопал следом. Последним ковылял Кузьма.

Расхождение у них вышло в пол-аршина.

– Беда невелика, – сказал отец Кондрат. – Когда яму разроем, оно и незаметно будет. Ну, с Божьей помощью!..

И принялся копать с такой прытью, что Стенька с Кузьмой переглянулись – здоров батюшка! А было ему нелегко – земля вся проросла корнями, и чтобы разрубить их, приходилось вгонять лопату сильно и резко.

– Да ты свети, сукин сын, куда следует! – бормотал отец Кондрат, решительно отбрасывая землю подальше. – И ты тоже не бездельничай!

Но Стеньку подгонять не приходилось. Он так орудовал, что кабы употребил это старанье да на чистописанье, взяли бы его писцом к самому государю!

Яма росла и углублялась.

– Да точно ли тут? – спросил Кузьма.

– Все ж дважды измерили! – огрызнулся Стенька. – Коли охота – сам перемеряй!