Круг замкнулся

– Болеет. Ласка так всем объявила. Так что за старшего теперь я – даже смешно, – он невесело хохотнул.

– А она довольна? Счастлива? – продолжала рвать себе сердце Белянка.

Ловкий тяжело вздохнул и промолчал.

– Прости, – прошептала она.

– Нет, ничего, – он принялся изучать сухую траву на полу. – Я просто не знаю – я не вижу ее. Не хочу видеть. Она все больше по хозяйству кружится. Да и у меня дел по горло – не до того.

«Не смыть ледяной водой, не убежать по земле, не забыться бесчисленной работой», – вспомнились слова тетушки Мухомор.

Белянка погладила брата по плечу и осторожно начала:

– Ты бы поговорил с ней. Откровенно. Быть может…

– Не может! – зарычал он и резко повернулся: – Она выбрала, решила, наколдовала – что тут еще может быть? Она же наколдовала?

Белянка кивнула и откинулась на подушку.

– Хватит, – подошла тетушка Мухомор. – Белке есть нужно. И спать. А Ласка подождет – это сейчас не главное.

Ловкий встал и широкими шагами вышел из хижины. Белянка не смотрела ему вслед.

– Не бери в голову, – ведунья поставила миску на лавку. – Поешь.

– Да. Спасибо, – зажмурилась Белянка.

Слез не было – только болезненная легкость во всем теле.

За окном грохотал ливень, сек бревенчатую стену, прибивал прошлогодние иглы к земле. Вспышки бледного света выхватывали из темноты перемет, унизанный связками трав.

Через несколько дней придется взглянуть правде в глаза.

Но не сейчас. Не теперь.

Сколько ни натягивай одеяло на голову – от жизни не спрячешься. Уже к вечеру перед избушкой гомонила толпа.

– Что им надо? – сквозь сон Белянка услышала надтреснутый голос Горлицы.

В ответ закряхтели половицы и охнула у окна лавка от тяжести тетушки Мухомор.

– Меня требуют, – вскоре заключила она, видимо послушав болтовню, и со вздохом откинула крышку сундука.

Белянка приподняла одеяло, выглянула одним глазом.

– Здесь сиди! – шикнула на нее тетушка Мухомор и вдруг показала язык. – Не высовывайся.

Когда Белянка мелкой только перебралась жить в колдовскую избушку и шарахалась каждой тени, тетушка Мухомор так же смешно дразнилась, и они вместе хихикали. Но сейчас было тревожно и не до смеха.

Вытащив из сундука шерстяной платок, ведунья укуталась и вышла на порог, Горлица тенью скользнула за ней. Белянка немного полежала, но потом не выдержала, медленно села, опустила босые ноги на земляной пол. Холодом пробрало до костей, но Белянка решительно встала, прошлась до окна. Голову вело, и сумрак избушки плыл разводами.

– …раз она приворожила Стрелка, так пусть отворожит! – пищала Холщова, сухая как коряга старая дева. – А не хочет, так привяжите ее на пару деньков к дереву без еды и воды – мигом захочет!

Сердце Белянки заколотилось в ушах, запылали щеки. Быть может, деревня заставит Ласку снять приворот? И тогда…

Белянка забралась с ногами на теплую еще деревянную лавку – похоже, здесь сидела тетушка Мухомор, – и осторожно высунулась в окно.

– Белка не ворожила Стрелка! – гаркнул Ловкий и стукнул ясеневым посохом о землю – даже взметнулась лежалая хвоя.

Белка?..

Вздрогнув, она поспешно спряталась и прижалась спиной к бревенчатой стене. Сельчане кричали зло, яростно, но значение громких слов вязло в шуме хлынувшей в голову крови. Губы задрожали и невольно поджались от обиды. Они обвиняют ее? Белянка закусила язык, чтобы не разреветься.

– А тебе это только на руку, Ловкий, – басил Боровиков, отец Ласки и глава самого богатого семейства в деревне Луки. – Бегаешь теперь сам с ясеневым посохом, командуешь!

– Я названый брат Стрелка! И пока он не в силе – отвечаю за деревню я! – Белянка не видела сейчас брата, но представляла, как насуплены его мохнатые рыжие брови, как напряжена до глубоких морщин верхняя губа.

– Так отвечаешь, что нижетуровцам пообещал десяток наших охотников прислать?! – Боровикова поддержал согласный хор – пожалуй, это подали голоса семьи сыновей, отправленных в Нижнюю Туру.

– Стрелок решил бы так же! – огрызнулся Ловкий.

– Стрелок и последние запасы им к празднику отдал, и сам чуть не посватался за внучку старого Кряжа! – это уже верещала дородная хозяюшка Боровикова.

– А может, сестрица твоя его приворожила, чтобы тебе руки тут развязать?! – вновь прорезался писк Холщовой.

– Такого безусого юнца, как Стрелок, нельзя было ставить Отцом деревни! – заявил Боровиков. – У него одни бабы на уме!

Вот оно ради чего весь шум! Боровиков всегда норовил спихнуть Стрелка…

– Довольно! – низкий голос тетушки Мухомор далеким громом раскатился над лесом. В воздухе заструился привкус ночного ливня, и толпа послушно притихла.

«Сейчас выдаст!» – прострелило Белянку. От страха онемели ступни и кисти, в груди тошнотно защекотало, будто зашевелились лохмотья склизкой речной тины. Они предупреждали, что все поверят клевете Ласки! И никто не защитит безродную Белку.

Так противно жалеть себя. И так трудно от этого удержаться, когда больше никто тебя не пожалеет.

И даже не пощадит.

– Никто Стрелка не ворожил, – соврала тетушка Мухомор.

Да так соврала, что Белянка и сама поверила: никто не ворожил, это все почудилось в горячке.