Круг замкнулся

Рани усмехнулась, прикрыв глаза, – горько так усмехнулась, Стел даже облизал губы, чтобы убедиться, что на них нет вкуса полыни от ее улыбки.

– Я не этого боюсь, – покачала она головой и послушно скользнула к нему под бок.

Укутав ее одеялом, Стел провел рукой по холодному плечу и худым ребрам. Она свернулась клубком и вжалась в него изо всех сил. Потрескивали поленья в костре, отплевываясь снопами искр. Шелестели длинные листья на бесчисленных ветвях старой ивы. И мерещились вздохи, шепоты и голоса.

– А чего ты боишься? – негромко спросил Стел, стараясь не шевелиться.

С Рани творилось нечто странное – нечто, чего он добивался так долго. Но именно сейчас, когда она вдруг перестала щетиниться и кусаться, когда она добровольно приникла к его плечу и замолкла, – именно сейчас у него не было сил даже думать, опустошение накрыло с головой, не оставив ничего.

– Что наступит утро, – едва слышно пробормотала она.

– Утро? – Он попытался заглянуть ей в глаза, но она смотрела в огонь, опустив голову.

– Утро, – подтвердила она и прижалась еще сильнее, хотя это казалось невозможным.

– Я не исчезну утром, – осторожно шепнул Стел, не понимая, что она на самом деле хочет сказать. – И я не брошу тебя – я помогу тебе вернуться в город или куда захочешь. Не бойся.

Она тихонько усмехнулась, и челюсть Стела вновь свело невыносимой горечью.

– Глупый, – хмыкнула Рани ему в подмышку.

Стел закрыл глаза и прижался губами к ее виску.

Он устал. Он невыносимо устал. В голове выл ветер и не задерживалась ни одна мысль. Пересыпанные песком глаза слезились от яркого пламени, но отчего-то он не шевелился. Рани завозилась под боком, обняла холодными руками за шею. Его губы скользнули по влажной, солоноватой щеке и коснулись ее губ – сухих, искусанных и обветренных. Она целовалась неумело и жадно, так ласкается истосковавшийся по теплу котенок. Будто много дней она умирала и мечтала лишь о глотке воды и вдруг отыскала переполненный колодец. Стел провел ладонью по ее спине и ощутил мелкую дрожь – Рани плакала. Она плакала, уткнувшись в его шею.

– Что с тобой? – прошептал Стел почти касаясь губами маленького уха.

Она качала головой, щекотала слезами голое плечо и цеплялась пальцами за его волосы. Тепло, рвущееся из ее груди, затопило пустоту внутри Стела, он подался вперед, растворяясь в горячей волне, прижимая Рани к земле и вслепую пытаясь отыскать ее обветренные губы.

Перед закрытыми глазами сиял огненно-золотой взгляд Агилы. Запах меда и абрикосов забил рот и нос, и стало трудно дышать. На языке горчило вишневой косточкой.

– Стой, – Рани прижала ладонь к его губам.

Стел открыл глаза. Отблески пламени преломлялись на влажных ресницах, рваными потеками рассыпалось лицо Агилы, обнажая широко распахнутые глаза, исчерченные красными сосудиками.

В голове по-прежнему выл ветер.

– Скажи что угодно, – прохрипела Рани и закашлялась, отворачиваясь в землю. – Первое, что взбредет в голову.

– Пахнет абрикосами, – невпопад выдал Стел.

Она улыбнулась. Широко и болезненно. Закрыла зареванные глаза и кивнула.

Стел осторожно поднял ее с земли, заново укутал одеялом и бережно обнял.

– Прости, – тихо попросил он.

Она глухо пробормотала:

– Это ты меня прости.

Костер умирал. Небо светлело.

– Ты не сможешь теперь к ней вернуться? – спросила Рани после долгого молчания.

Голова гудела, и Стел не понял вопроса.

– К кому?

– К той, которую любишь.

– Что? – Стел вывернул шею, чтобы видеть ее глаза.

– Ты же влюблен, – коротко бросила Рани.

– Я не уверен, что Агила сама бы хотела моего возвращения, – с деланным спокойствием ответил Стел и передернул плечами. – Я вообще не уверен, стоит ли мне возвращаться теперь в Города Ерихема. Время покажет.

Она молча кивнула.

– Прости меня, – Стел еще крепче прижал ее к себе. – Я сейчас слишком устал, слишком потерян и совершенно ничего не соображаю. Ты застала меня врасплох. Я повел себя как осел, я… сделал тебе еще больнее. Прости меня.

– Глупый, – только усмехнулась она.

– Я ничего не понимаю, – прошептал Стел. – Помоги мне понять тебя.

– Что тут понимать?

– Почему? Почему ты не пускала меня к себе? Почему подпустила теперь, когда я не могу помочь? Почему опять спряталась?

– Потому что сейчас у тебя нет сил играть. Нет сил врать. Нет сил думать и прятать правду. С тебя бы сталось играть из жалости в любовь. А теперь я все выяснила и… – она замолчала.

Стел подождал продолжения и, пересилив страх, спросил:

– Но я думал, что ты не можешь раскрыться, что ты прячешься, потому что боишься боли.

– Потому что я приношу несчастья тем, кто мне дорог. Вот и тебя теперь выгнали. Чего еще бояться?

– Я так хотел вернуть тебе твой огонь, жажду жизни, смысл. Я очень хотел спасти тебя – на самом деле спасти.

– У тебя получилось, Стел, – едва слышно пробормотала она, – у тебя получилось. – И добавила после долгого молчания: – Вот только дальше ты не будешь платить эту цену. Оставайся собой, настоящим. И прости меня.