Кружение над бездной

Вы считаете, что сравнение человека с матрасом делает вам честь как литературоведу? Что вами движет? Может быть, раскаянье, что запятнали свое доброе имя общением с недостойным, на ваш взгляд, человеком? Но ведь никто вас не заставлял, это был ваш выбор, Андрюша. И это был выбор Гафта — читать или не читать текст Адлера. И ведь вы теребили, тормошили, правили еще не вычитанный текст, то есть вам хотелось ведь работать? И почему вдруг во всем Адлер виноват? Ату его? («Мариею Стюарт зовутся все мои несчастья»?)

Андрей, а может, именно с Адлером и состоялся самый творческий, светлый и созидательный период вашей жизни?

И вот еще, вы пишете: «взял грех на душу…». Разве не грех на вашей душе то, что вы завалили Адлеру всю работу в России? Андрей, ведь это не секрет. Вы пьете, и в мае были в длительном запое. У Герберта из–за вас пропало много денег и связей. Между тем доходы от продажи его романов и дисков, какие–никакие, а приходят к вам, и вы не собираетесь ему их перечислять.

Андрей, я понимаю, что писать вам бесполезно, но все же я должна была ответить.

Мне искренне вас жаль».

Редактору Герберт посвятил стихотворение:

Скупая вязь чуть узловатых буквПохожа на признанье виноватых.И хочется поплакать просто вслух,

Без суеты, без смуты, без утраты…И так, стремясь к полночному ростку,Предвосхищая хлеб грядущей ночи,Мы все в какой–то мере на виду,И вышедшие ростом, и не очень…Устав изрядно от истертых фраз,Мы надеваем новые оковы,И прорастаем в свой иконостасИз узловатых букв Молитвослова.Не потревожив незнакомых птиц,

Плетущих гнезда в аккуратных строчках,Мы извлекаем из святых страницВсё то, что утаили многоточья…А по углам струится наша быль.Как хорошо, что воскурился ладан!Ведь под кроватью бес, глотая пыль,Не спит, не ест (ведь бесам есть не надо)…А мы ему на хвост святой водой.И пусть изыдет, чертовое войско!

Я так искал в религии покой,А в ней нашел борьбу и беспокойство…Я так искал в религии мечту,Но обнаружил отягченный трепет.Хочу молитв — молитвы перечту,А сам скажу — так выйдет жалкий лепет.Мой милый друг, скучаю по тебе,По нашим шуткам и гульбе веселой.Ты отдалился, — или просто мнеНемного давят новые оковы.

Вернись ко мне, мой милый шалопай,И побежим по лужам, точно прежде…И нас оденет непутевый майВ свои простые вешние одежды…

26

«Пока все идет хорошо, особенно так кажется в сумерках, где царствуют спокойствие и прохлада…» — с удовольствием рассудил Герберт, любивший проводить время в полумраке своей часовни. Потянув воздух носом, он подумал, что хорошо бы покадить, а то запах ладана совершенно выветрился.

Вообще чтецы не кадят, пока их не рукоположат во диаконы, но мирянину можно покадить свой дом, а поскольку часовня домовая, Герберт заключил, что не велик грех, если он покадит. Тем более было совершенно необходимо испытать новое кадило. Неуклюжий Герберт плохо справлялся со всем, что требует минимальной аккуратности.

Для солидности он облачился в подрясник и взял свое новое кадило, гораздо большего размера, чем старое. Подцепив угольный кружочек щипчиками для сахара, Герберт поднес его к зажженной свече. Сначала уголек не реагировал на жар, но вдруг словно по цепной реакций по его поверхности забрызгали искорки и стремительно принялись осваивать черное пространство уголька. Запахло теплом, и Герберт аккуратно положил уголек в кадило. Затем он теми же щипчиками взял три комочка ладана и бросил на уголек.

Герберт принялся кадить иконы. Дым валил, как из паровоза. Он явно не рассчитал, что новое кадило имеет гораздо более эффективную конструкцию, и через минуту небольшое пространство часовни было заполнено ароматом ладана. Поскольку кадило и не думало гаснуть, Герберт решил покадить весь дом. Силы злокозненные опасаются этого благотворного дыма и бегут прочь, недаром говорят: «Боится, как черт ладана».