Кружевные закаты

– Бегу я, значится, к усадьбе Абрамовской, там приятель мой Ванька в подмастерьях кузнеца. Через поле путь мой держался… Чем ближе к дому господскому, тем чувствую – плохо дело, нечисто. Крики какие-то, толкотня, топот ног, плач, лай псиный. Ветра, поди, не было… Смекнул я, что дело нечистое, и в кустах схоронился. Так и дополз до самой-то усадьбы. И что увидал, грехи мои тяжкие! Подле дома толпа людская, кто в лаптях, кто и босиком. Мужичье с вилами да лопатами. Все стенают да орут. Значится, барина требуют. А барин-то и не выходит, в окнах света нет. Тут один и орет: «Сжечь паскуду!» Тут волнение такое по толпе пошло, бородачи переглядываться начали, браниться. Не долго они думали, окна поразбивали да сено невесть откуда понатаскивали. Ну и начал дом полыхать… А они все радостные сделались, стоят-посмеиваются. Я не шелохнувшись сижу – смекнул, что и меня под горячую руку на тот свет могут спровадить. Тут крик невесть откуда: «Нашел подлеца!». Вижу – тащут барина ихнего в камзоле да при параде. А тот, кто ведет его, орет на всю округу: «Из кареты вынул!» Его-то прислуга, поди, за него не стояла, так ему одному отдуваться пришлось. Семьи-то у него не было. И тут… – мальчик перевел дух и покачал головой, – страшное началось… Схватило его мужичье, да и давай молотить кто по чем зря. А тот и шелохнуться на может, только скрючился аки замерзает. Тут один бородач здоровенный толпу локтями распихал, подбирается к помещику евоному. И громовым голосом говорит ему прямо в лицо: «Ты ж обещал, что Тимофея и братьев его на каторгу не сошлют, что не донесешь на них, паскуда! Так слово твое яйца выеденного не стоит, брыдлый ты человек!» И со всей силы как даст ему кулачищем в морду! У того так челюсть и хрустнула…

Мальчик замолчал. Янина, не в силах поверить в услышанное, пробормотала:

– Что же дальше было?

– Забили они его до смерти. Хотели сперва на кол посадить, да не дотерпели. Так расправились. Слишком большой зуб у них на Абрамова был, – ответил за мальчика Николай.

– А что теперь с ними будет?

– С ними? – удивился Николай. – Побушуют, пока не усмирят их царские услужники.

– Так для этого весть должна дойти… – медленно проговорила Янина, как бы соображая.

– Все скроется в любом случае.

– Вы должны молчать.

– Все равно…

– Я понимаю. Но нет ли у вас возможности сделать что-то для этих людей? Зачинщиков казнят ведь.

– Яня, я не хочу брать на места буйных работников. Русский мужик как взбунтуется… Дикий зверь уже.

– А вы разве не взбунтовались против Мартынова? – жестоко спросила Янина, протестуя высказываемому Николаем лицемерию.

Николай не смог ответить на это, но спустя время продолжал:

– Я понимаю ваше недовольство… Понимаю, что Абрамов тем еще прощелыгой был, на него все жаловались, и сам я с ним никаких дел не имел. Но неповиновение, вендетта…

– Вы еще скажите, что это не по-христиански.

– А почему нет? Почему вы воспринимаете все христианское только с точки зрения фанатиков и попов, и искаженной, изуродованной точки зрения? Считайте, что это доброе, и…

– Тогда лучше так и сказать – доброе, а не прикрываться богом там, где им и не пахнет! Тяжело представить, сколько натерпелся люд от этого барина… И его смерть выглядит здесь меньшим страданием! Скольким людям он причинил страдания, но говорить будут сейчас только об их грехе! Так что не вздумайте говорить про неповиновение и законы, они не действуют, когда одна сторона сама эти законы нарушает и платит за это. Если хотите, здесь и есть высшая справедливость. Но сотворили ее люди, а никакой не бог, поскольку всегда считается, что добро творит бог, а зло – люди… Как удобно! И священники будут стенать о том, что крестьяне – безбожники и подняли руку на помазанника божьего на земле. Меня мутит от этого! – вскричала вдруг Янина. – Я знаю, что мы ничем им не поможем, и участь их незавидна. Но можно хотя бы не делать вид, что они преступники?!

– Я никому ничего не скажу… – понуро согласился Николай.

– Спасибо, – заглянув ему в глаза, доверительно прошептала Янина.

– Надеюсь, не войдут эти крестьянские бунты в систему, не вольются в нечто огромное…

– Мы не можем этого знать…

43

Прошло несколько месяцев после злополучных событий, волнения поутихли. Анна излечилась, и никто особенно не жалел ее ребенка. Это было не принято в эпоху, когда жены плодоносили каждый год. Дмитрий поправлялся, но мало кто знал еще, что врачи уверили Ефросинью и Ирину, что он будет всю оставшуюся жизнь сильно прихрамывать. Те поразились, плакали, кляли Николая… Ирина не представляла, как будет держать себя с мужем-калекой, жалким, бесполезным… Раньше ей было приятно выходить с ним в свет. Что будет теперь? Мартынов не позволил донести это дело до служителей закона, считая, что и так легко отделался. Янина поразилась, что он не стал выносить сор из избы, не винил Николая, и в тайне уважала Дмитрия за это. Но ехать к нему и выражать соболезнования все равно было выше ее сил.