Кружевные закаты

– Милая, ты, кажется, пока живешь в моем доме? – спросила она без всякой угрозы в голосе, но так льдисто, что даже Ирина, умеющая сама держать марку, едва не съежилась.

– Да…

– Так будь добра, голубушка, – величественно выговорила Ефросинья Петровна, предостерегая, – считаться с моим мнением.

Ирина стерпела в тот раз. И действовала очень тонко, постепенно и издалека. Скоро сын перестал жаловать мать, избегая объяснений и по-прежнему лобызая ей руки при поредевших семейных обедах. Умерла она в одиночестве, вдали от внуков, с унизительным сознанием проигрыша.

41

Николай с лакеем ждали Дмитрия Мартынова и его секундантов на рассвете. Все происходило в лучших традициях поединков той эпохи – сильный ветродуй, снег, поднимающийся с земли и истово бросающийся в глотку. Николай, готовый на все, нетерпеливо шнырял из стороны в сторону. Побыстрее только прикатил бы этот! То, что этот может застрелить его, и никакого возмездия, никакой чести и справедливости не настанет, Литвинов как-то не задумывался. От горячки предчувствуемой бойни у него словно поднялась температура тела, и жар передался пульсирующему мозгу, пожирая его. Все, что осталось – это бешеное желание опустошить заряд в человека, который когда-то был ему другом, что отнюдь не мешало ему прелюбодействовать с его женой. Николай подернулся от этой мысли. Снова.

Когда Дмитрий прибыл, они недолго обсуждали что-то, что вылетало у Николая из памяти тут же по произношении. Он злился, что они так бездарно тратят время, и грубил. Бледный насупленный Дмитрий, которому вовсе не хотелось подвергать свою жизнь опасности, но понятия о чести требовали его присутствия и достойного поведения на этом месте, прятал голову в воротник и с надеждой смотрел на секундантов, растолковывающих правила собравшимся.

– Узаконенное убийство… Прошу, прекратите, – сказал один из сопровождающих Мартынова.

Николай с уважением посмотрел на этого здравомыслящего человека и, понимая абсолютную правоту и справедливость его слов, не двинулся с места.

– Понимаю, что в Европе законы к дуэлянтам мягче. Но раз уж мы в России, а честь свою пятнать я не позволю…

– Вы офицер, любезный?

– При чем же здесь это…

– Вы так распинаетесь о долге и чести… Не являясь даже военным.

– И что же? Раз я не военный, коих на Руси – матушке всегда так уважали, я и чести не имею?

Здравомыслящий пожал плечами, а Николай, не вытерпев, объявил:

– Довольно! К барьеру, господа.

– Погодите, – запротестовал лакей Литвинова, на что тот нетерпеливо повернулся. – Стреляетесь вы до ранения или даже после до победного?

Николай нахмурился, без явного желания повернувшись к уныло виднеющемуся на фоне метели Дмитрию, какому-то осунувшемуся и худому, и неуверенно произнес:

– До ранения?

– Как скажете, – отвечал в глубине души довольный Дмитрий, «невольник чести».

Когда Анна Литвинова, бледная, истощенная и слегка пошатывающаяся от слабости, спрыгнула с упряжки, даже не задействовав подножку, она услышала негромкий взрывающийся в ушах выстрел и стала свидетельницей того, как Дмитрий Мартынов, дико завопив от нестерпимой боли, плюхнулся в снег лицом вниз. Нещадно трепал ветер его волосы и пальто на хорошем меху.

Не произнося ни звука, Анна ринулась через жгучие всеобъемлющие сугробы, снова образовавшиеся после оттепели, напролом к упавшему. Мужчины настолько были поражены этому нежданному возникновению словно из преисподней, что даже не помогли раненому, тихо на фоне поднимающегося бурана постанывающему в снегу.

Дрожащими руками Литвинов опустил пистолет и бессмысленно смотрел, как, поминутно проваливаясь в снег, мыча от напряжения и одергивая разметавшиеся по плечам волосы, его жена ползет к раненному Дмитрию. Николай ждал, когда жена раскроет рот и начнет бесславить его, надрывно кричать: «Митя», и бросаться на образа. Он, в исступлении стоящий в одном костюме, потому что ему стало настолько жарко от беспрестанно дробью колотящегося сердца, что он разделся, сжимал в руке все еще не выпущенный горячий тяжелый пистолет и был уверен, не отдавая себе в этом отчета, что, только она раскроет рот, он выстрелит в нее.

– Врача… Неужели вы не позвали врача! Вы смертоубийство творите на своей же земле! – вскричала, наконец, Анна, найдя в себе силы разомкнуть уста.

Голос ее дрожью пробежал по спинам собравшихся. Так она была странна, необычна, что они только после ее хриплого получеловеческого крика опомнились и перевернули Мартынова на спину.

– Что, что с тобой? – прошептал его секундант ему на ухо.

– Нога, – охая, отозвался Дмитрий.

– Отправляйтесь же за помощью! – вскипела Анна. – Погубите человека.

– Интересно, переживала бы ты так, если бы там валялся я? – низким звериным голосом обратился к ней Николай.

– Да как ты можешь, – поразилась Анна, не веря своим ушам и смотря на мужа словно через дымку, навеянную страхом, отчаянием, болезнью и вьюгой.

Его поразили глубокие коричневые круги под ее глазами и взгляд мученика. «Вдруг я слишком жесток?» – подумал Николай Литвинов.

– Ну прости, в свете последних событий я могу усомниться.