Кружевные закаты

Через некоторое время Крисницкий опомнился и, не выходя из забытья, медленно направился в спальню, ставшую последним приютом Тони. Долго он сидел возле бездыханного бледного призрака той, что несколько дней назад существовала, а теперь осталась на земле лишь воспоминанием. Опустив голову и чувствуя, как бездна в душе становится невыносимо огромной, он думал о несправедливости жизни. Об этой теме он часто размышлял сам с собой, но сегодня она перестала быть отвлеченной. Он был убежден, что угнетенные сами виноваты в том, что позволяют доводить себя до нищеты, и признавал, что не следует помогать бедности, поскольку неимущие ничего не делают для улучшения своих условий, прозябая в варварстве и бездействии. Но Тоня была другой, и он невольно восхищался ее милосердием, пусть и думал, что она заблуждается.

26

Очередным беспросветным, несмотря на июнь, утром потерянная семья собралась за столом. Приехавшая сразу после получения письма с трагичным известием Надежда Алексеевна бессловесно утирала глаза платочком. Крисницкий угрюмо сидел, уставившись в одну точку.

– Я думал – успеется еще налюбиться, и счастья хлебнуть, и пожить. Тоня подождет… и просчитался, – бросил он повисшую в давящей тишине фразу, сам не зная, кому именно адресует ее.

– Затем жизнь и нужна, чтобы ценить каждое мгновение, довольствоваться минутой и грезить о большем, – невесело отозвался Федотов. – Не могли же вы забросить дела и терять прибыль! Не того вы склада человек.

За затворенными дверями послышался плач ребенка. Крисницкий, опомнившись, поднял голову и рассеянно прислушался.

– Ну, что там? – в конце концов крикнул он.

В столовую забежала перепуганная няня старшей дочери, молодая девушка из обедневшей дворянской семьи. Ее приглядела Тоня во время одного из посещений фабрик, где та тщетно искала работу. На руках девушки отчаянной истерикой заливалась Алина. Она из темно – розовой, какой была вчера, сделалась багровой.

– Алиночка все плачет, – всхлипнула Надежда Алексеевна. Ничьих рук, кроме материнских, не признает.

– Придется привыкать, – бесцветно констатировал Федотов.

Глаза его опухли от плача, но он, хоть и подергивая ртом в готовности каждую подходящую минуту разразиться новыми слезами, в чем находил безмолвную поддержку Надежды, держался.

Закончили день Крисницкий и Федотов за бутылкой. Оба были достаточно уже навеселе, поэтому отчаянно сентиментальничали и видели свое положение не таким пропащим, как всего час назад.

– Хорошо еще, что от Тонечки детки остались. Не пережить было бы, если бы она ничего не создала, бесследно уйдя, – прошептал Федотов, забивая голос только что опрокинутого бокала сигарой.

– Она не ушла бесследно, – тяжело ответил Крисницкий, понижая голос почти до хрипа. – Люди не стираются окончательно с лица земли, пока есть кто-то, кто помнит их. Это не мои слова, но точно описывает то, что я хочу выразить. Впервые со мной такое – хочется говорить без умолку, а нечего, все выжжено… И знать бы еще, что поймете…

– Уж попытаюсь… Теперь, если вас действительно терзает то, что вы мало времени отводили семье, вы можете отойти от дел и передать все управляющим, занимаясь воспитанием детей. Двое – не шутка, а спихнуть все на нянь и гувернанток я бы не посоветовал… Слишком много размолвок между отцами и детьми в наше время.

«Да что он мелет? – в ужасе уставился на тестя Крисницкий. – Чтобы мужчина занимался домом? Совсем тронулся».

– И толстеть, как иные? – отшутился он, не желая в такое время ввязываться в ссору. – Избавьте. Никогда не понимал, как высокородные графия живут бездельем. И потом, сейчас время слишком неспокойное, чтобы все бросить и уйти в тень, предоставив остальным разгребать все.

Сам того не понимая, он озвучивал то, что думал Федотов. Тому стало противно, как будто его уличили в чем-то нелицеприятном.

– Тут вы не правы, – попытался возразить Федотов, вытягиваясь в кресле. – Управление имениями – тяжелая обязанность, требующая смекалки. А сколько женщины отдают воспитанию детей?

– Вам ли не знать, что сегодня легко отдать все в руки управленцам и спокойно смотреть, как они грабят вас. Все больше дворян подвержены великой русской напасти – лени. Что до женщин, они, кажется, больше озабочены фасоном своих шляпок, чем детьми.

Потеря Тони не мешала Михаилу нелестно отзываться о дворянках. Она стояла особняком ото всех. Возможно, были и другие Тони, но лично он их не знал, поэтому говорил вполне искренне, хоть и не без чувства, что снова гипертрофирует. Тоня часто говорила: «У всех по-разному». А он все только опошляет и чешет всех под одну гребенку. По крайней мере, в разговорах. Вне их он вообще не размышляет на такие темы. Мнения и отзывы о высшем свете в последнее время складывались в нем сами по себе, без логических усилий.

Лицо Федотова осунулось и выглядело жалко, думалось Крисницкому, с этой непонятного рода бородкой, поникшими усами, измазанными вином, ртом как скоба… Почему все вокруг утратило свежесть и яркость?

27