Крылатые сандалии

Арес оставил рыбу в раскрытых пакетах в раковине и сел рядом с Розой. Он пытался подобрать слова, но, как ни старался, они не выскальзывали из горла.

– Давай, папа, выкладывай. Что ты собираешься мне сказать?

– Я думаю, пришло время сделать последнюю операцию на ноге.

– Пока нет, папа. Все эти дни я отлично себя чувствовала.

Роза вспомнила, как она козочкой бегала по Царству Глубин и нога совершенно ее не беспокоила.

– Да, а сейчас?

– Это пройдет. Просто мы с Хасимом много гуляли.

– И все же, Роза, время пришло. Я не хочу на тебя давить, но тебе нужно принять решение. Ты в подходящем возрасте.

– Но у меня еще даже дня рождения не было.

Арес встал и вернулся к раковине, а Роза открыла книгу. Они не разговаривали, но оба думали об одном и том же. Им обоим надо принять решение.

* * *

В Театре Луиза в третий раз прибралась на прилавке и поправила вазы с цветами. Подошла к двери, выглянула на площадь, снова прибралась на прилавке, сварила две чашки кофе для посетителей, рассеяно полистала книжку, снова сходила к двери, открыла ее и вновь закрыла, поздоровалась с ребятами, которые поднимались на репетицию, но успокоиться никак не получалось. В голове непрестанно крутился образ Ареса, с которым она познакомилась позавчера. Раньше он ей не встречался. Луиза сделала ему кофе, а он закурил трубку и спокойно читал толстую книгу. За второй порцией кофе они обменялись парой слов. Арес рассказал, что они с дочкой переехали в этот район недавно, и он только в тот день заметил кафе на площади. Ему нравился театр, и его дочери тоже, и он расспросил Луизу о ближайших премьерах. В тот час было много народу, и Луизе особо не удалось с ним посидеть – один заказ за другим. Она наблюдала за Аресом в просвет между кофемашиной и баночками с вареньем. В какой-то момент ей показалось, что он собирается уходить, а ей вовсе этого не хотелось, и потому она поспешно вылила кофе по-гречески в чашечку, получилось без пузырьков[43], «ах, Луиза, кофе не удался» – пожаловался Христос, которого она знала много лет, «за мой счет» – ответила она и бегом-бегом, отрезала кусочек апельсинового пирога и принесла его Аресу.

– Меня зовут Луиза, – объявила она. – Я выросла в этом районе. Здесь был дом моей бабушки, мы здесь жили.

Арес улыбнулся ей.

– А это?

– Апельсиновый пирог? По рецепту Анны.

– А это кто?

И тогда Луиза поняла, что Арес ничегошеньки не знал о ее жизни, но она тут же почувствовала, что он – ее человек, и ей захотелось все ему рассказать.

Надо было с чего-то начать, вот она и начала с истории Анны, а потом рассказала историю своей бабушки и еще одной их подруги Ирини, у которой есть ларек на площади.

– Они все вместе меня вырастили, – заключила она. – Хотя я и осталась без мамы, зато бабушек было три. Виктория и две ее заместительницы. Анна брала меня с собой в театры и на концерты, Ирини – на шествия и митинги, а Виктория разыскивала меня, потому что пора было делать уроки.

Арес рассмеялся, и Луиза подумала, как бы он не принял ее за полоумную с манией болтать о чем попало. Однако Арес спросил, чем Луиза занимается, и слова снова хлынули из нее потоком. Она рассказала про фламенко, про свою жизнь в Севилье, про мечту, отложенную в долгий ящик из-за болезни Виктории.

– Пожалуй, ты просто была не готова, – заметил Арес, и Луиза остолбенела. – Жаль, – добавил он, – я бы очень хотел увидеть, как ты танцуешь фламенко.

В последние три года она привыкла к мысли, что с фламенко покончено, как тут закрутилась беседа с незнакомым мужчиной, и вот спустя час он уже побудил ее заново все обдумать. Будто выпал один-единственный маленький камушек – и все здание, сооруженное Луизой, обрушилось. Теперь рядом со всеми ответами, в которых она была твердо уверена, стояло по вопросительному знаку. Она прекратила танцевать, потому что вернулась в Афины ради бабушки. Она не уехала потом в Севилью, потому что не было ни денег, ни настроения. Она не вступала в отношения, потому что предпочитала оставаться свободной и ей было хорошо и в одиночестве. Но почему она на самом деле прекратила танцевать, почему отказалась от возвращения в Севилью? Почему боялась серьезных отношений?

Вечером, когда все ушли, а труппа объявила, что премьера состоится на следующей неделе, Луиза заперла дверь, достала из кармана блокнотик с заказами и просидела час наедине с собственными мыслями. Она будто загрузила свою жизнь в стиральную машинку. Все закрутилось, перевернулось вверх тормашками. Луиза выключила свет и села за столик, стараясь дочиста отмыть память от всех «почему», «хочу» и «боюсь». Они гордиевым узлом стягивали ее душу, вынуждая забыть о сокровенных желаниях. До сих пор ей удавалось объяснить для себя что угодно, и вдруг оказалось, что достаточно одного мужчины, одного вопроса, одной улыбки, чтобы все рассыпалось, как карточный домик.

– Отличный апельсиновый пирог. Спасибо тебе. С меня причитается, – сказал ей, уходя, Арес.

– Что читаешь? – спросила Луиза, чтобы хоть чуть-чуть его задержать.

Арес вернулся и показал ей обложку. Антология поэзии.