Крылья беркута

Она оставила у часового записку и попросила его не забыть отдать Семену Маликову. Часовой заверил Надю, что все будет сделано как положено.

— А сама-то ты куда собралась, товарищ Корнеева? — полюбопытствовал он.

— Далеко, отсюда не видно, — нехотя ответила Надя. — Будь здоров!

Она хотела было передать привет комиссару Кобзину, но удержалась. Он, должно быть, хорошо знает о всех ее бедах, и не стоит ей набиваться с приветами.

Вышли за ворота, и на душе у Нади вдруг стало так тревожно, так тоскливо, что в пору было вцепиться себе в волосы и завыть, закричать или удариться головой о каменный забор.

Глава пятнадцатая

— А вот и наша келейка, — сказала бабушка Анна, когда они, миновав десятка два дверей с обеих сторон сводчатого коридора, остановились у самой, последней. — Тут мы и обитаемся с Ириной Ивановной. Давай-ко входи, Надюша.

Они вошли в небольшую комнату, длинную и узкую, чуть пошире окошка. Почти половину ее занимал деревянный топчан с подушкой поверх серого шерстяного одеяла. Над топчаном, ближе к углу, висел простой работы киот и несколько небольших икон в нем. Перед киотом горела бронзовая, потемневшая от времени лампада с синим стеклянным стаканчиком. Деревянный стол, покрытый нитяной скатертью, а поверх нее куцей клеенкой, две табуретки, тряпичная дорожка на полу — вот и вся обстановка кельи. Хотя Наде не доводилось бывать не только в монашеских кельях, но и вообще в монастыре, она иначе и не представляла себе жилье монахинь, как небольшие, полутемные комнаты, где нет ни одного лишнего предмета. Поэтому бедность бабушкиной кельи нисколько ее не удивила. Да, конечно, в монастырских кельях и не должно быть иначе.

— Это моя постелька. А Ирина Ивановна там, — шепотом добавила Анна, указав на дверь в соседнюю комнату.

— Разве в келье по одному человеку?

— Да как тебе сказать, и по одному, конечно, есть, ну, а больше все ж таки не в одиночку живут: на троих, а то и на четверых одна келейка. Даже и шестеро бывает, там, где просторнее, места поболе. Тут уж как матушка хозяйка назначение даст.

— Мне тоже к ней придется?

— Ну, а как же? Она над всем хозяйствует. Ей такое поручение и доверенность от игуменьши.

В это время дверь из соседней комнаты медленно распахнулась, и вошла Ирина. Остановившись у порога, она каким-то непонятным взглядом окинула Надю, то ли не сразу узнав ее, то ли пытаясь найти в ее лице да и во всем облике что-то новое, какие-то перемены, происшедшие за последнее время. А Надя, взглянув на Ирину, даже немного растерялась — такой не совсем обычной, почти незнакомой показалась ей хозяйская дочь: лицо побледневшее, волосы гладко причесаны, уложенная в небольшую корону коса; черное, из простой ткани платье еще больше оттеняло белизну лица. Обута в черные высокие гусарки, на плечах мягкий пуховый платок. Надя сразу узнала его, этот платок недавно связала бабушка Анна.

— Значит, пришла? — спросила Ирина и, не дожидаясь ответа, добавила: — Правильно сделала. Очень правильно. Делать там тебе совершенно нечего. Сама решила?

— Бабушка уговорила.

— Вот уж не предполагала! Убедить тебя не очень-то просто. Должно быть, у красных сладкого мало?

— А где оно сейчас — сладкое? — неопределенно ответила Надя.

— Да, конечно. В общем не будем вдаваться в подробности. Хорошо все то, что хорошо кончается. Главное, что ты оттуда вырвалась.

— Вырваться было не так уж трудно, никто не держал, — усмехнулась Надя.

— Тебе сейчас надо пойти к матери игуменье. Человек она старый и больной, почти никого не принимает, но ты ступай. Она знает о тебе. Я просила. Нрав у нее строгий, даже суровый, на слово резка. Ты не все там принимай близко к сердцу, обидное пропусти мимо ушей. И заходи ко мне, я буду у себя. Будь со старушкой повнимательнее. Попасть к ней многие считают за большое счастье.

Ирина ушла к себе, а Надя, проводив ее взглядом, невольно подумала: «Бабушка Анна права, Ирина действительно изменилась до неузнаваемости». Ее забота — ее разговор с игуменьей — чем все вызвано? Нет, Ирина никогда не отличалась добротой и мягкостью характера и, сколько Надя помнила ее, всегда держалась на расстоянии.

— Пойдем, сведу к матушке Анастасии, — заторопила Надю старуха.

Игуменья жила в небольшом особняке, стоявшем в глубине двора за церковью и скрытом каменной стеной от постороннего глаза и любопытства досужих посетителей, еще не так давно толпами приходивших в монастырскую церковь.