Крылья беркута

— Наша Ирина Ивановна отбывает. Сегодня, сейчас!

— Куда? — удивилась бабушка Анна. — В городе-то вон какие страсти, на улицу показаться боязно. Может, переждать бы? От греха подальше.

— Надо, — обронила Ирина.

— Покидает нас Ирина Ивановна. Уезжает в чужедальние края, — вздохнув, сказал Иван Никитич.

— Батюшки! — всплеснула руками бабушка Анна. — Нужда, что ли, гонит?!

Ирина чуть было не бросила резкое слово, что ее дела никого не касаются и она сама отлично знает, когда и как ей поступить, но сдержалась.

— Гонит, Аннушка...

— И куда, в какую сторону путь-дорога?

Ирина неопределенно махнула рукой:

— Туда и дальше. За Уральск.

— Собери провизии на дорогу. Дня на три, — приказал Стрюков. — Но чтоб ничего лишнего.

— На двоих, — добавила Ирина.

Стрюков и бабушка Анна удивленно взглянули на нее. Как это понимать — «на двоих»? Кто же второй?

Ирина не стала пояснять, только велела Анне прислать Надю.

— Мы вдвоем с ней будем удивлять мир.

Стрюкову не хотелось, чтобы Ирина ехала одна.

Что может быть хуже, когда рядом нет своего человека? Чего греха таить, на эту Надьку тоже нельзя положиться в полную меру, но лучше она, чем никого или же совсем незнакомый человек. В комнату вошла Надя.

— Ну как, решилась? — спросила Ирина и, не ожидая ответа, по-хозяйски, тоном, не допускающим возражений, сказала: — В общем я беру тебя с собой. — Получилось обидно и грубо. Это почувствовала сама Ирина и сказала мягче: — Словом, едем. Иди собирайся.

Надя понимала — быть ссоре. Ну что ж, пусть. Пусть будет скандал...

— Ну, чего стоишь? — недовольно спросила Ирина.

— Я не поеду, — глядя себе под ноги, негромко, но решительно ответила Надя.

— Что? — Ирина пронзительно взглянула на нее, не спеша поднялась и, по-мужски закинув руки за спину, остановилась против Нади. Весь ее вид — зло сощуренные глаза, гневно закушенная губа, вдруг загоревшиеся щеки не предвещали ничего хорошего.

— Да ты в своем ли уме?! — Стрюков подступил к ним и одним плечом втиснулся между Надей и Ириной. — Скажут — поедешь! Ей добра желают, а она еще нос воротит... Давай собирайся живее!

— Не поеду... — еще тише проговорила Надя.

— Нет, поедешь! — сквозь зубы зашипела Ирина. — Заставлю!

Одной рукой она отстранила отца, другой выхватила из-за корсажа браунинг. Надя отшатнулась, закрыла лицо ладонями.

Неизвестно, чем закончилась бы эта бессмысленная выходка Ирины, если бы не Анна. Старушка кинулась к хозяйской дочери и, обхватив ее руками за шею, заслонила собой Надю.

— Ирина Ивановна! — сквозь слезы запричитала она. — Лебедушка ты моя родная, смилуйся! Ей же неможется, Надюшке... Христом-богом клянусь!

Ирина попыталась отшвырнуть ее.

— Прочь! Отойди прочь!

— Меня, меня лучше возьмите! Да я же для тебя с дорогой душою, все, что прикажешь, буду ноги тебе мыть и воду пить. Оставь ее, окажи милость!

Стрюков обрадовался: бабушка Анна нашла выход из того напряженного положения, которое, казалось, должно было закончиться катастрофой.

— Иринушка, Анна-то ведь хорошо придумала, — примирительно сказал отец.

— Ну и оставайся, дура набитая! — буркнула Ирина, небрежно водворяя браунинг на место. — Давай, Анна, собирайся! И все, что там нужно в дороге, на двоих.

— Я враз, я быстренько, — обрадовалась бабушка Анна. — Ехать-то надолго? — нерешительно спросила она.

Ирина не ответила, будто и не слышала вопроса.

— Там видно будет, — сказал за нее Стрюков. — Не на день, конечно, едете.

Старуха и Надя вышли, а вслед за ними заторопился и Стрюков, что-то наказывая и поясняя Анне.

Оставшись одна, Ирина тяжело опустилась в кресло, достала папиросу, долго мяла ее вздрагивающими пальцами... Ее расширившиеся зрачки застыли, глаза уставились в одну точку. Крошки табака сыпались на платье, папироса пустела, пока, наконец, пальцы не смяли ее и не отбросили в сторону.

Надо собираться. И тут Ирина почувствовала себя совершенно одинокой, беспомощной и беззащитной. Хотелось заплакать, и плакать не втихомолку, уткнувшись лицом в подушку, а выть, запрокинув голову, кричать во весь голос, кричать без слов, как орут от боли... Нет, плакать она не будет! К чертям слюни. Достаточно и того, что уже один раз перед отцом рассиропилась. Пусть другие плачут! Все-таки жаль, что она не влепила пулю в харю этой сволочи, Надьке! Пускай осталась бы память о последнем дне на родине... «Не поеду!» Категорически! Убежденно!

— Ты не расстраивайся, — входя в комнату, сказал отец. — Я так думаю, что с Анной тебе будет во много раз лучше.

— Могу и одна ехать.

— Зачем же? — возразил он. — Одной не так сподручно. В дороге может и то и се.

— Старая рухлядь. Ну, да там посмотрим. Да, денег ты мне дашь?

— Боже мой! — воскликнул Стрюков таким тоном, будто ему нанесли тягчайшее оскорбление. — Да бери сколько надо! Можно и теми и другими. И золотишка тоже, на случай. Дорога — она и есть дорога. А в Уральске у приказчика Кузькина... я напишу ему письмо. Там — пожалуйста!

Ирина кивком головы поблагодарила и пошла к себе, но когда она уже поднялась по лестнице, отец окликнул ее: