Крылья голубки

Само по себе это место, после нескольких минут пребывания здесь, просторная, «значительная» комната, в самой глубине прекрасного старого дома, расположенная так, что туда не доносилось ни звука, чуть пожелтевшая от долгих лет известности, чуть мрачноватая даже в яркий солнечный день, – само это место казалось ей воплощением древнего обычая и права, оно солидно и прочно стояло вокруг, как бы обещая и вселяя чувство определенности. Она решилась приехать, чтобы увидеть мир, и вот он, перед нею – свет мира – солнечный сумрак Лондона, его «задний план»: эти стены – стены мира, на окнах – занавеси мира, на полу – ковер мира. Ей нужно ближе познакомиться с огромными бронзовыми часами и с безделушками на каминной полке, явно подаренными в знак признательности и к тому же давным-давно; ей нужно стать одной из круга известных современников, чьи фотографии и гравюры, подписанные, а главное, застекленные и вставленные в рамки, довершают украшения каминной полки, довершая тем самым и полноту человеческого комфорта; и, размышляя о тех чистых, неприкрашенных, не захватанных пальцами истинах, что молчаливо внимающая неподвижность процеживает в паузы и перерывы и будет годами снова и снова ясно восстанавливать в памяти, Милли еще задавалась вопросом: что же ей самой предстоит вскоре подарить ему в знак признательности? Во всяком случае, она подарит ему что-то получше тяжеловесных викторианских бронзовых статуэток. Это как раз пример того, что она чувствовала, как он понял о ней, прежде чем успел до конца с ней побеседовать, насколько она втайне романтична, притом что во всем этом деле существовало столько всего другого, более неотложного и важного. Ну и хватит о ее секретах с великим человеком, ни один из них вовсе не требует словесного выражения. Конечно, ее секретом буквально от всех мог бы стать тот факт, что, если бы не милая дама, выбранная Милли перед приездом сюда, ей не удалось бы установить здесь никаких сколько-нибудь достойных связей, отвечающих ее просьбам: более того, не удалось бы представить ни одной, так сказать, подтверждающей ее респектабельность. Но ее ни на йоту не волновало, что великий человек это увидит, как ни на йоту не волновало, что она оставила эту милую даму в абсолютном неведении. Она явилась одна, отстранив приятельницу под фальшивым предлогом: магазины, каприз, бог знает что еще, да просто забавно разок оказаться на улицах в одиночестве. Улицы в одиночестве для нее внове – на улицах ее всегда кто-нибудь сопровождал: компаньонка, подруга или горничная; сверх того, великий человек ни за что не должен подумать, что она не способна, не дрогнув, выдержать все, что ему может понадобиться ей сказать. Он воспринял рассказ Милли про ее храбрость с мягким юмором, однако ему как-то удалось проявить свое отношение без того, чтобы успокаивать ее слишком топорно. И все же он на самом деле хотел знать, кто у нее здесь есть. Разве в среду с ней сюда не приходила дама?

– Да, другая. Не та, что путешествует вместе со мной. Ей-то я сказала.

Она определенно его забавляла, и такое настроение сказалось на его манере, увеличив и так великое его обаяние: он уделил ей бездну времени.

– Ей вы сказали – что?

– Ну, – замешкалась Милли, – что мой визит к вам – секрет.

– И скольким она расскажет этот секрет?

– О, она очень преданный человек. Никому.

– Отлично. Если она так вам предана, не может ли она стать вам еще одним другом?

Ответ не требовал слишком долгих вычислений, однако Милли на миг задумалась, хорошо сознавая, что ему захочется пополнить свое представление о ней, а кстати, немного прояснить для нее ситуацию и, так сказать, «утеплить атмосферу». Однако вот это ему придется принять – и лучше раньше, чем позже, – как затею совершенно бесполезную; и на какой-то миг она вдруг почувствовала себя вполне компетентной в том, что касается таких прояснений. Ситуация для Милли Тил из-за самого характера ее «случая» всегда останется довольно мрачной, а атмосфера, как ее ни утепляй, никогда не избавится от существенной доли холода. Об этом она могла сообщить ему вполне авторитетно, даже если бы не могла сказать больше ни о чем другом, и теперь она, как ей казалось, поняла, что это может все значительно упростить.