Крысиные гонки (СИ)

  Он сорвался на рыдания, по щекам потекли слёзы. Поляна молчала. Молчал Вадим. Вставший было Владимир отвернулся и направился к копавшему могилу мужчине. Вовчик, потупившись, стал собирать разбросанные вещи.

  - Э-ээй! Дачники-и! Девчо-о-онки! Тури-и-исты! Как спалось? Что у вас тут за крики непонятные?.. А мы тут пораньше собрались! – на поляну входили, таща чемоданы и ведя за руки детишек, ‘семейные’, проведшие ночь на хуторе у Мышастого.

  ПЕЧАЛЬНАЯ ДОРОГА

  Они шли уже третий час, через каждые пятнадцать минут меняясь у носилок. Шли довольно медленно, но, по сравнению с прошлым днём, не растягивались длинной неторопливой колбасой: все боялись отстать, все старались быть ближе к носилкам, где впереди по очереди с ружьём шли Владимир или Вадим.

  Было уже далеко после полудня. Позади остались крики, истерики женщин при виде трупов – особенно на них произвёло впечатление тело главаря со спущенными штанами и снесённым черепом; а также ещё агонизировавшее, когда они пришли на поляну, тело бандита, привязанного к дереву. Короткий рассказ о произошедшем; недолгие похороны, изготовление носилок – опять пригодились Вовчиковы инструменты: пила, мультитул, проволока...

  Владимир шёл, нёс носилки вместе с тремя мужчинами, угрюмо смотрел под ноги. Хотя было ещё только за полдень, свинцом наваливалась усталость; слипались глаза, непривычно дрожали руки. Собственно, и все выглядели после прошедшей ночи не лучше: опухшие от слёз лица без косметики у женщин и девчонок; измятая и запачканная одежда; взгляды, тупо упёршиеся под ноги или лихорадочно бегающие по сторонам, по кустам и деревьям, в попытке высмотреть опасность. Всем очень досталось в эту ночь. А увиденное на поляне и рассказ о ночных событиях буквально подкосил и тех, кто ночевал у Мышастого; настолько, что ещё две супружеские пары, с детьми, решились не продолжать путь в Озерье, а вернуться в Равнополье, а потом – в Мувск.

  Вовчик пытался объяснить им, что до полицейского поста ближе, чем до Равнополья; что лучше всем идти одной группой – они были глухи к доводам. Расширившиеся, застывшие зрачки женщин, казалось, видели только трупы бандитов, сваленные в канаву; и две свежие могилы с крестами из молодых сосёнок, связанных проволокой; с приколотыми листками из блокнота: фамилия-имя-отчество, дата рождения, дата смерти... Сегодняшним числом.

  Опять плакал муж Юлии Тимофеевны; молча стоял у могилы муж Клавдии Семёновны. И тот и другой решили после похорон продолжать путь в село. В городе было уже нечего делать, городская жизнь явно кончилась.

  Вовчик посоветовал разобрать вещи погибших. Опять начались всхлипывания, на этот раз над чемоданом.

  - Слушай... – со сдержанной злостью сказал вполголоса Вадим, – Ты это... Ты поторопи его, а! Мы так до вечера не уйдём, а девчонка мучается!

  Он сумрачно посмотрел, как тот бессмысленно, суматошно, торопясь, то выкладывает вещи из огромного чемодана на колёсиках, то бормоча ‘Нет, это был любимый халат Юлички...’ суёт их обратно; и, обращаясь опять к Вовчику, как будто взявшему над тем шефство:

  - Или пусть остаётся, поплачет над могилой и над шмотьём – потом догонит!

  - Нет-нет, не уходите, я сейчас, сейчас... – и опять те же бессмысленные перекладывания.

  Владимир с Хроновым, и с ещё двумя мужчинами стащили тела бандитов в кучу, на другом краю поляны. Хронова сторонились...

  Когда завёрнутые в плащи тела опустили в неглубокие могилы, Владимир отошёл. Поискал взглядом Гузель – её не было. У сидевшей возле разваленного шалаша Алёны суетилась Зулька.

  - Вовк, поможешь? – он подошёл, стал сгребать руками в яму рыхлую рыжую землю. Поодаль плакали женщины.

  Рядом пыхтел Вовчик.

  - Знаешь... Вовчик... А я ведь раньше покойников никогда так близко не видел... Даже когда мама умерла – я тогда ещё маленький был, – не пошёл прощаться. Упёрся, заперся в комнате и всё тут... Так её мёртвой и не помню. Только живой.

  Вовчик молча сталкивал лопаткой землю в яму, потом спросил:

  - Руки как?

  - Ничего. Вроде как отошли. А думал – совсем конец рукам, прям как ампутированные...

  Помолчал. Потом сказал с неожиданной злостью:

   – А труп – он и есть труп. Просто мёртвое тело. Туша. Покойник страшен своим антуражем: что макияж, что как живой... гроб, свечи, завешенные зеркала, плач... А так, лежащий в траве, да ещё чужой – просто труп!

  Вовчик молчал. Потом, когда могила уже была засыпана, охлопывая её лопаткой и обкладывая по краям дёрном, сказал грустно:

  - Знаешь, Вовка... Чё-то мне всё кажется, что всё только начинается. Как бы... Ну... Кажется мне, что неважное у нас начало жизни в деревне получилось; даже до деревни-то и не добравшись толком...

  - Да, как бы такие холмики не стали в порядке вещей в ближайшее время... Но знаешь... Я тут, за эту ночь, кое что понял... А, ладно, после поговорим.

  Когда Вадиму надоело смотреть на бессмысленное перекладывание вещей из чемодана на траву и обратно мужем Улички, он подошёл, отстранил пытавшегося что-то советовать Вовчика, и просто вывернул его на траву. Присел, быстро покопался в груде одежды, коробочек и футляров.