Крысиные гонки

Вовчик с некоторых пор поневоле стал плотно въезжать в азы сферы управления. Правильно, в принципе, Вовка говорил: «Можешь управлять тремя — сможешь управлять и тридцатью»; но есть, есть и свои нюансы…

Как бы то ни было — а кому праздник, кому тройная рабочая предпраздничная нагрузка: расписать усиленные посты на несколько дней по особому, «праздничному» распорядку, чтобы и отпраздновать все успели, и на самые ответственные участки в самые, на его взгляд, ответственные же моменты поставить ответственейших же людей; дрова по праздничной норме; баню для всех, кто «на пригорке», а не в домах; питание, опять же, концерт… Не в сам Новый Год, а после; в праздничную неделю, конечно.

Впрочем, здорово помогала Катька, и все девчонки; да и батюшкины прихожане не чурались предложить свою помощь. Вот, оказалось, что старики не чужды музыкальных инструментов: Геннадий Максимович играл на баяне, а Степан Фёдорович прекрасно — на русской гитаре-шестиструнке.

Девчонки «с шоу», при деятельном участии молодняка общины, готовили танцевальное представление, сценки — в меру красивое и зажигательное, но и вполне благопристойное, — ибо как самое большое помещение общины для праздника Отец Андрей разрешил использовать церковь; а храм, разумеется, не место для эротизма-то. Хотя какой там эротизм-то — в неотапливаемой церкви?

Обсуждали — эпизод из «Аве Мария» поставить, — было и такое в Мувском Шоу-балете, — или что-то другое, из чисто православного? Батюшка выступал главным консультантом; а детвора наперебой «записывалась в херувимы» — на подтанцовку.

Оно как бы храм и не для лицедейства так же, — но уж очень обстоятельства особые; и потому Отец Андрей разрешил — под своим жёстким контролем!

Более того — и на танцы, на разрешение танцев раскрутили коварные девки священника — но благопристойно чтоб, под баян и гитару; и поближе к выходу, подальше от Царских Врат, от аналоя; а то и вне церкви, на улице. Знал батюшка, что заноза эта неприятная, Леонида Ивановна, непременно и это потом вспомнит: танцы в церкви; но что ж делать, назвался сапёром — держи детонатор!..

Была мысль пригласить деревенских детей на праздник, — но тут уж Вадим встал стеной и Вовчик его всецело поддержал: где дети, — там и взрослые «на сопроводить», а это — чужие глаза и уши. Нет уж. Пусть думают про нас что хотят…

Напряг создавали ещё несколько моментов: хотя ни Гришкиной банды, ни каких-нибудь других вооружённых чужаков в деревне, судя по докладам наблюдателей с колокольни, не прибыло; но резко свернулась торговля с деревенскими. Если раньше в день к столикам на импровизированный торжок возле нового кладбища в день приходило человек 10–15, и зачастую не только поторговать-сменяться, но и просто посудачить по-соседски; то теперь приходило 2–3, и то таясь, и почти что исключительно за самогоном.

Смотрели при этом волком; об обычных в деревне делах разговоры не заводили, только всё по торговле-мене, зачем пришли. Впечатление от таких торговых встреч оставалось неприятное. «На пригорке» терялись в догадках о произошедшем…

Но вот, несколько дней назад, на «торжок» пришла, можно сказать, целая делегация: семь человек; все женщины; и все, как определили их, «базарные» — не в смысле поторговать, а в смысле «побазарить»: поскандалить, посклочничать, посплетничать — обязательно; выставить себя пострадавшей в самой что ни на есть честной сделке.

Вели себя нагло; сразу заявили, что хотят разговаривать только «попом». Вот так вот нахально — не с «отцом Андреем», не с «главой общины», или хотя бы «со священником» — «с попом»! Что «есть у них до него дело», которое «не ваше, кошёлки мувские, пресмыкающиеся перед жуликом и вором, дело!» — как они «пояснили» бывшим «на обмене» Лике-Мишон, Наташе и Тоньке-жене-ИванИваныча.

Тогда в первый раз эту подачу — про «пресмыкающихся» и про «жулика-вора» от них и услышали… Сразу стало ясно — не их это терминология; явно — как определил потом Вовчик и с ним на Совете согласились, — кто-то целенаправленно говно на нас льёт; и не кто-то, а, конечно же, старосты прихвостень, «политтехнолог» Мундель!

Подивившись такой метаморфозе и такой наглости; но помня строгий Вовчиков наказ «в дебаты не вступать, на провокации не поддаваться!» и батюшкино увещевание за скромность и терпение, каковые положены хорошим богобоязненным девушкам; препираться с ними не стали, а Мишон тут же связалась по рации с Вовчиком, благо от базарчика было недалеко, дальности радиосвязи маленьких раций вполне хватало, а Вовчик без вопросов и даже в обязательном порядке последнее время одну из раций идущим «торговать» давал. Ибо мало ли что.

Вовчик видно что посовещался с кем надо; и через минут пять сам вышел на связь, сказал: семерым на пригорке делать нечего, а двое пусть пройдут, проводите их, посмотрим-поговорим, что там опять, какую каверзу нам придумали…

Всё это время, пока Вовчик совещался, тётки стояли особняком; посматривали презрительно-нагло, и вполголоса обсуждали между собой, но так, чтобы и «общинским» было слышно: