- Я у тебя переночую? – навязывается внаглую.
Но я успел уйти в глухую защиту и разыгрываю изящный эндшпиль:
- Нельзя, - решительно отказываю в крове бездомному и объясняю почему: - Если бы ты была просто инженер – другое дело. Но ты – секретарь, и мы не имеем права компрометировать секретаря комсомольской организации, бросать пятно на его репутацию и светлый облик всего комсомола. Народ у нас знаешь, какой? Разнесут по тайге невесть что, пойдут лишние разговоры, не отмоешься. Так что лучше тебе заночевать у Алевтины.
У неё от злости и обиды аж слёзы на глазах выступили и морду перекосило по диагонали.
- Дурак! – обзывается, не найдя достойного возражения. – Идиот! – и я радуюсь тому, что я есть. – Больно ты мне нужен! – влазит в палатку, вылазит с мешком и рюкзаком – оказывается, уже устроилась! – и чапает на ту сторону ручья, но у кострища останавливается, чтобы перехватить ручки. – Отчего ты такой колючий?
Чтобы доказать обратное, подхожу и от всей души интересуюсь:
- Есть хочешь?
Знаю: пожрать она – дока, замуж возьмёшь – одни убытки.
- А что у тебя? – спрашивает, бросив на землю ношу и надеясь, что я, наевшись вместе с ней, передумаю и оставлю у себя. Женщины – не то, что мужики-слабоволки, до конца за своё борются.
Я поднял крышку кастрюли у костра.
- А-а… шрапнель, - объявляю.
- Какая шрапнель? – не поняла она, не зная фирменного таёжного блюда.
- Суп гороховый, - объясняю. – Только он с утра загустел, ножом резать придётся – пудинг будет. Хочешь пудинга?
Она опять срезала меня змеиным взглядом, поклацала клыками, подхватила имущество и окончательно двинула к тем.
- Да пошёл ты! Ешь сам.
Ничего не оставалось, как выполнить комсомольское поручение и приняться за готовку каши для своих, раз чужие отказываются.
Пришла вторая красотка, поздоровалась чин-чином.
- Чем вы так разозлили Сарру?
Так, думаю, сработала женская солидарность.
- Пришлось, - отвечаю, - напомнить товарищу, - и подчёркиваю слово интонацией, - что идейная линия секретаря комсомольской организации не должна иметь зигзагов.
- А зигзаг, - улыбается, догадываясь, - это вы?
Я помалкиваю: не хватало мне ещё секретаря парторганизации наставлять на идейный путь. Она-то обязана знать, что у нас – коммунистов, нет ничего личного, всё личное давно растворилось в общественном и производственном на благо всего трудового человечества и на страх всему эксплуататорскому капиталистическому, и потому плавно меняю тему:
- Алевтина Викторовна?
- Слушаю.
- Что это за известняковая скала в углу прошлогоднего участка, на которой я шмякнулся?
- Вам лучше знать, - съехидничала Алевтина. – А почему она вас заинтересовала? – полюбопытствовала прежде, чем ответить.
Не люблю, когда на вопрос отвечают вопросом. Но такова женская натура.
- Там у нас два маршрута не доделаны, - не говорю всей правды, - завтра пойду.
Она заскучала, что-то обдумывая неприятное.
- У наших – тоже, но Кравчук отложил до удобного случая, чтобы не отвлекать бригады от выполнения месячного задания. – Слегка обозначила вертикальные морщинки выше переносицы и спросила меня и себя: - Сходить с вами, что ли?
Не знаю, как она, а я не возражал, но поопасил:
- Тропы нет, так что пойдём – понесём на себе. День ходу, ночевать придётся у костра. Вы одна собираетесь?
- Свободных рабочих нет.
- Назад придётся тащить пробы, выдержите?
- Обещаю, - улыбается, - что не шмякнусь. А вы – один?
- С пацаном, - успокаиваю. – Поможем. Про скалу-то расскажите.
Она присела на чурбак у самого костра и, жмурясь от жара и дыма, разочаровала:
- Рассказывать-то нечего. Съёмщики предполагают, что это громадная глыба.
- Откуда она такая свалилась? – удивился я.
- Вот вам, геофизикам, со своими приборами, которые якобы видят на глубину, и ответить, - ехидничает снова.
- Обязательно ответим, - обещаю, - для этого и иду.
Она засмеялась.
- Скромности, однако, вам не занимать.
- На скромных, - парирую, - пашут.
Но тут вернулись мои общипанные таёжными маршрутами орлы, и занимательную пикировку пришлось прекратить. Молодцы так ухайдакались, что, не переодевшись и не умываясь, сгрудились у костра и навалились на кашу, и я присоединился за компанию, и Алевтине наложили, но она отказалась. На вкусный запах приволокся лектор, и той предложили, но она, метнув на меня испепеляющий гневный взгляд, отказалась, и – слава богу!