Кто ищет, тот всегда найдёт. Роман

Матерное настроение было не только у меня. Шамать не захотели, поприхлёбывали крепчайшего чаю с сухарями и мошкарой, слямали две банки тушёнки и засобирались, чтобы согреться на ходу. Сигнального дыма решили не давать, обойдётся, всё равно из-за тумана не видно. Пошли по берегу гуртом, не сговариваясь. Да и что толку рассредоточиваться: спичку вилами в стоге сена не подцепишь. Если бы я был на месте Колокольчика, то обязательно рванул вниз по реке до самого синего моря, а там – садись на любой корабль и дуй до самого Рио-де-Жанейро. Оттуда в контору – хлоп! – международная телеграмма «SOS»: срочно присылайте поисковую группу с усиленными подъёмными в составе – и мы, четверо, перечислены – для экстренных поисков и спасения. И подпись: синьор Колокольчиков-Бубенчиков, наше вам с кисточкой! Я бы ни за что не поехал, мне на гору надо. Вспомнив о ней, вздохнул тяжело, когда теперь попаду и найдётся ли время в этом сезоне?

Идём-бредём по густым зарослям ивняка и ольхи, орошаемые дистиллированной божьей благодатью, а куда идём, уже и не вспоминаем. Стали часто попадаться протоки, которые надо переходить по камням, заворачивая выше по течению. Река явно полнеет, мощнеет, углубляясь и расширяясь и привольно болтаясь по размытой песчаной пойме: то прижмётся к утёсам, образуя глубокие рыбные ямы, то разбежится по паразитирующим протокам. Во многих местах течению мешают баррикады камней и бурелома, будто кем-то построенные специально.

Шли и без толку сотрясали воздух выстрелами. На каком-то широком продуваемом плёсе, прямо в реке узрели стоявшего изюбра. Увидев нас, он рысью выбежал из воды, изящно положив рога на спину, легко вспрыгнул на метровый берег и с шумом скрылся в распадке.

- Вот бы добыть, - загорелись глаза у Степана. – Сюда бы на зиму: и рыба, и зверь, и кедрача много для белок на сопках. – Но никто его не поддержал, никому сюда снова не хотелось.

Обедали опять как в лучших домах Лондона – пареной в листьях и золе рыбой, за уши не оттащишь. Старик расстарался. Всё же, как ни говори, хорошо быть начальником, пусть даже малым. Стёпа просился на рябчиков, но мы дружно отказали: хватит с нас и одного удачливого охотника. С часок подымили всласть, но никто не пришёл, и я начал подозревать, что Колокольчик видит, но мять ноги не хочет, нас ждёт. Дождётся! Придём, накостыляем по шее, за нами не залежится, во всяком случае – за мной.

Чтобы ненароком не закемарить, пошёл от нечего делать на речку набрать свежей воды. Спустился, только зачерпнул котелком, как – плесь! – и из речки высунулась здоровенная рыбья голова, торчит перископом, таращит выпученные круглые глаза и рот открывает-закрывает, говорит мне что-то, а я от неожиданности оглох, ничего не слышу. Долго мы так разглядывали друг друга, потом она поняла, что с этим сухопутным костлявым ершом не договоришься, опустила перископ и больше не высовывалась. К чему бы это? Неспроста! Что-то упорно хотела сказать. Вернулся к своим, рассказываю о золотой рыбке, ну, меня, естественно, ругают, что ничего не попросил, хотя бы по бутылке «Жигулёвского», а я думаю: смейтесь, смейтесь, теперь, когда опомнился, припоминаю, что говорила она на языке глухонемых, и явственно представил шевеление слов на её губах: «Вы правильно идёте, там он, Колокольчик, только торопитесь».

- Хватит базарить, - выговариваю насмешникам, - вишь, разомлели, туристы: пиво им подавай с бабой. Пошли! – и первый собираюсь, не обращая внимания на стенания Адольфа.

Или рыба обманула, или Колокольчик глиссером рванул к морю, игнорируя наши сигналы - может, ему вовсе и не светит быть в начальниках отряда, а хочется в Рио, но только и вторую половину дня мы прохиляли попусту. В предвечерье остановились, утомлённые не столько ходьбой, сколько её безрезультатностью. Вдали не видно даже мерцающего огонька, всё – темно. На этот раз ничего у нас толком не выходит: кое-как сляпали неуютное гнездовье, с апатией заглотили обрыдлый рыбный кондёр, компания подобралась нудная, некомпанейская, один хуже другого, исключая, разве, меня. Вечное неутомимое брюзжание Рябушинского раздражало, бесило до изнеможения. В конце концов, надоел до чёртиков. Спрашиваю в сердцах:

- Если всё не по тебе, если отдавили мозоль, отказался бы идти как Хитров, и вся недолга.

- Ага! – блажит, раззявив орало. – Как же! Откажешься! У Павла в экспедиции мохнатая лапа – главный геодезист, отстоит чуть что. Не зря Паша каждый год возит ему шкурки, рыбу, мясо. А мне сразу врежут на полную катушку: строгача по партийной линии, из старших – пинком, жену – из камералки вон, и лечи мозоль. Вообще могут спровадить в какую-нибудь захудалую партию на тудыкину гору, и кукуй с детьми. Вериги на всю жизнь.

- Не женился бы, - предлагаю разумный выход задним числом.

- Меня и не спрашивали, - ухмыляется, довольный. Переходы у Адика от раздражения и нудения к спокойствию и удовлетворению быстры и неожиданны, как будто кто-то другой говорит его устами. Мы смеёмся, радуясь, что влип он, а не мы.

- Ну, детей бы не делал в спешке, - поучаю, - а то сразу двух.