Кто ты будешь такой?

– До августа протянет?

Алеша пожал плечами.

– Передай, пусть приезжает в августе в Тамань. Вместе порыбачим… Ладно, я сам позвоню. Напиши мне его номер и купи билеты. Ему и Вере.

– Хорошо. Еще вы просили узнать про Тропика.

– Неужто нашел его наконец? Африка все ж не дыра в космосе…

– Не совсем. Но узнал кое-что. – Алеша вздохнул. – Его жена почти сразу по приезде подхватила там местную заразу и в три дня умерла.

– Что ты говоришь, Алеша?! Эта девочка? А Тропик?

– Пропал. Я пытаюсь найти его, родственники пытаются найти… но пока ничего. Они передали несколько картин Ястребцовой, которые она начала там. Африканские пейзажи. Неоконченные. Что мне с ними делать?

– Отвези ее родителям, Алеш. И помоги, если им что нужно.

– Понял.

Константинович постучал по столу. Барса поднялась, завиляла рыжим хвостом, положила голову ему на колени. Иван Арсеньевич потрепал ее между ушами.

– Такой парень, а? И зачем связался с барыгами? А девочка какая талантливая! И без заскоков, воплей о своей гениальности. Что хочешь и как хочешь нарисует. Со временем нашла бы свой стиль и стала бы… ох, Алеша, она ведь была беременна?

Алеша кивнул и быстро перешел к еще нескольким именам, там новости были получше. Это было частью его работы – следить за людьми, узнавать время от времени, что с ними происходит, делать фотографии того, как они сейчас выглядят. Константинович никогда не терял из виду тех, кто так или иначе попал в сферу его внимания, заинтересовал чем-то. Это могли быть актеры, с которыми Иван Арсеньевич работал, техники, его бывшие соседи, кто-то из рабочих сцены, да кто угодно – иногда это были дети. Обычно Иван Арсеньевич давал список людей, и Алеша по мере возможности узнавал о них, совмещая с другими делами, командировками. Иногда, впрочем, Константиновичу требовалось немедленно узнать, что сейчас с тем или иным человеком, и тогда приходилось мчаться выполнять поручение.

С отчетами было покончено, Алеша закрыл папку, убрал ее в большую спортивную сумку.

– Спасибо, дружок, иди отдыхай. Тут третий день такое, – кивнул за окно. – Обещают, что завтра стихнет. Я сделал одну рокировочку, увидишь, как начнем снимать, – улыбнулся, потер руки. – Ну, это все потом. Иди.

Алеша поднялся.

– Сперва, Иван Арсеньевич, заварю вам чаю.

– Ну, не стоит.

Но Алеша уже включил электрический чайник. Заглянул в холодильник: вскрытые и слегка начатые консервы, отломленный хлеб. Жирные сосиски. Плавленый сыр в коробке. Маринованные помидоры. Водка. Понятно. Когда Константинович говорит группе, чтобы его не беспокоили, – те и рады, даже не придут не проведают.

– Схожу принесу супа.

– Нет, Алеша, чаю хватит. Или лучше кофе. Тут где-то была банка.

Чашки в шкафу оказались керамические, тяжелые, в виде голов странных существ с ящерообразными глазами.

– Из здешнего музея умыкнул. На время, – пояснил Иван Арсеньевич. – Черт-те что за рожи. Может, какие боги, я еще не успел изучить местный пантеон.

Алеша заварил в одной из этих ужасных чашек растворимый кофе, добавил молоко, сахар. Сделал бутерброды с плавленым сыром. Поставил перед режиссером. Тот отпил глоток, откусил бутерброд и с аппетитом принялся жевать. Сколько времени он не ел?

Ветер налетал с моря и пробовал трейлер на прочность. Во всех фильмах Константиновича присутствовало море. На фоне моря, говорил он, даже простые события становятся эпичными. Обретают дополнительное мифологическое значение.

– А сам чего стоишь? Присаживайся.

– Я вечером загляну. – Алеша закинул спортивную сумку за спину. Разговоры с Константиновичем разговаривает Макарка. Алеша не по этой части. Ну да он и не в обиде. Вечером раздобудет режиссеру настоящей еды. Супа, картофельного пюре, какого-нибудь мяса. Алеша глубоко вздохнул, прежде чем выйти на побережье и вступить в схватку с ураганным ветром.

Гостиница, где жила съемочная группа, находилась метрах в трехстах от трейлеров на побережье и представляла собой трехэтажное грязно-зеленое здание с подтеками на фасаде. Две чахлые березы напротив входа. Алеша наглотался ветра, пока подходил к гостинице, точно тонущий – воды, откашлялся, вытер слезы, которые ветер выдул из его глаз, будто пыль из щелей, забившуюся туда много лет назад. Хотя это были не совсем настоящие слезы, но все же вкупе со сбитым дыханием он почувствовал подзабытую слабость. Он и вправду устал – сперва перелет на самолете из Москвы, потом двухчасовая тряска в автобусе, потом еще один перелет на вертолете и снова тряска – уже на козлике.

Потянул дверь за деревянную ручку и вошел. Тусклый дневной свет замер на давно не крашеных стенах. За стойкой никого. Постучал в шестой номер, где, как он знал, жил помощник режиссера. Дверь открыла девица в мужском свитере по колено, из комнаты доносился смех, в воздухе висел то ли сигаретный дым, то ли вековая пыль. Нет, она не знала, где помощник режиссера. Нет, не в курсе, в какой номер Алеше заселиться. Смотрела на него настороженно, даже враждебно и в то же время чуть заискивающе. Пес Константиновича – неизвестно, что от него ожидать.