Та, что не знала другого отечества,кроме чужого, еговнутрь, как мужчину, впустив,молодечествоставя превыше всего.Та, что Россию любила за удаль,та, что до смерти пилаводу с лица. Что дала она, сударь,русским? Да просто – дала!Та, что по-женски к Москве ревновала,ибо равно велики,та, что, как пахарь, на зорьке вставала,не покладая руки.Та, у которой рука не разжаласьэту державу держать,та, что рожала, когда ей рожалось,словно Везувий дыша.Та, разгадавшая русского сфинкса:все и всегда на авось,баба – не Петр, но средь нашего свинствалично толкавшая воз.Мне – далеко: и не то, что парчеватаили весит за сто:я не могла бы казнить Пугачева,хоть оно было за что.«Если поезд ушел, надо как-нибудь жить на вокзале…»
Юрию Ряшенцеву
Если поезд ушел, надо как-нибудь жить на вокзале:в туалете, в буфете, под фикусом пыльным, у касс,ибо нам небеса это место и век навязали,как вовек полагалось верхам: не спросивши у нас.Надо ставить заплатки на платья и ставить палатки,разводить не руками, а кур, хризантемы, костры,и Писанье читать, и держать свою душу в порядке,и уехать хотеть за троих, то есть как три сестры.И кругами ходить, как в тюрьме, по сквозному перрону, —и понять, и проклясть, и смириться, и все расхотеть,и без зависти белой смотреть на дуреху ворону,что могла б и в Верону на собственных двух улететь.И на этом участке планеты дожить до рассвета,и найти себе место под крышей и солнцем в видураскуроченных урн, и дожить до весны и до лета,и в тетрадку писать, и не тронуться в этом аду.И стоять на своем, и пустить в это месиво корни,и врасти, а потом зацвести и налиться плодом,ибо поезд ушел в небеса и свистки его горни,но остался вокзал, на котором написано: «Дом».«У, Москва, калита татарская…»
У, Москва, калита татарская:и послушлива да хитра,сучий хвост, борода боярская,сваха, пьяненькая с утра.Полуцарская – полуханская,полугород – полусело,разношерстная моя, хамская:зла, как зверь, да красна зело.Мать родная, подруга ситная,долгорукая, что твой князь,как пиявица ненасытная:хрясь! – и Новгород сломлен – хрясь!все ее – от Курил до Вильнюса —эк, разъела себе бока! —то-то Питер пред ней подвинулся:да уж, мать моя, широка!«Верит каждому бесу на слово —и не верит чужим слезам:Магдалина, Катюша Маслова,вся открытая небесам.И Земле. Потому – столичная,то есть общая, как котел.Моя бедная, моя личная,мой роддом, мой дурдом, мой стол.…Богоданная, как зарница,рукотворная, как звезда,дорогая моя столица,золотая моя орда.«Москва моя златокронная…»