Кто живёт в твоём чулане? (СИ)

   - Это моё, - повторил он тише. - Зачем вы пришли ко мне? Убирайтесь отсюда - вас никто не звал... Вам здесь нисколечко не рады.

   Он замахнулся на них рукой. Его угроза не возымела результата. Они окружили его. Обступили со всех сторон, зашли с боков и со спины. Покрупнее и совсем щуплые, стоящие на двух задних лапах и на всех четырёх. И каждый глазел на него. С озлобленностью, с полной разумностью.

   - Уходите... - теперь Тойво стонал. - Уходите прочь, откуда явились.

   Он дал слабину, и они накинулись на него. Те, что были спереди, лишь подпрыгнули на месте, растопырив угрожающе лапы, желая шугануть его. Он поджался. Один из находившихся сзади напал взаправду. Острые как у кошки когти прошлись по его голой ноге, разодрав кожу. Тойво взвизгнул и вскочил с пола. Со всех сторон на него скалились, со всех сторон прыгали серые тени, точно исполняя некий танец. И он был центром их безумного хоровода. Голова шла кругом, в глазах мелькали жёлтые отсветы огня и отсветы жёлтых глаз, в ушах звучала какофония многоголосого верещания. Беспрестанное мельтешение. Хоровод вращался вокруг Тойво. И вместе с ним весь мир вращался вокруг него. Мир вращался и летел в Бездну, тёмную пыльную Бездну, обиталище уродливых дёргающихся теней.

   Лампа упала и огонёк погас. Тьма, полная сверкающих глаз, навалилась на Тойво. Этого он уже вынести не мог.

   Тойво замахал бессмысленно руками и бросился бежать. Наткнувшись на опрокинутый шкаф, он больно ударился и растянулся на нём плашмя. Переполз преграду и рванул дальше. Со всего разгона Тойво налетел на входную дверь, точно намеривался проломить её. Но лишь с тупым ударом треснулся лбом о крепкую створку, отскочил назад и повалился без чувств. Рядом с ним с лязгом упало спасённое зеркало, что он, оказывается, тащил с собой.

   Ночь за окнами. Ночь и внутри дома. Ночь - время покойного сна. Тойво спал, а вокруг него сновали ночные тени, слышались шорохи и тихие поскуливания. Сменившиеся звуком волочащегося по полу тонкого металла.

   Тойво пришёл в себя. Он лежал на полу, там же, где и упал. Ощупав лоб, обнаружил на нём вздутую шишку. В доме царила тишина, если не считать дневных звуков, доносящихся с улицы. Сев и оглядевшись, он увидел, что жильё его пребывает в полнейшем беспорядке. Дверь в кладовую в дальнем конце коридора была распахнута настежь. Он медленно поднялся, держась за стену. Его качало, во рту растёкся желчный привкус. Левая нога отозвалась болью, едва он наступил на неё. На икре тянулись длинные кровавые полосы. Тойво открыл дверь и, хромая, выбрался наружу.

   Следующие дни в дом он не возвращался. Жил в сарае, где были уложены подготовленные к продаже мешки бобов. Спал на сеновале. Рядом обитали десяток кур и два гривастых пони, привычные тянуть как плуг, так и повозку. Тойво кормил их с руки, подолгу гладил шелковистые гривы и тёплые мягкие носы. Вопреки опасениям, царапины на ноге не воспалились и быстро заживали.

   Днём находилось, чем занять себя. Еду, преимущественно те же бобы, он варил в чугунке на костре, что развёл посреди огорода. Ел ещё остававшиеся на грядках овощи. Из одежды на нём была ночная рубаха, драные штаны да кургузая безрукавка, что он разыскал в сарае. Сапог не нашёл, но обходился без них. Да - днём мысли его могли отвлечься на насущные заботы. А вечерами... Вечерами он оплакивал несправедливость, что перечеркнула всю его жизнь.

   - За что мне такое несчастие? - вопрошал он перила и поддерживаемую ими покатую крышу.

   Босоногий и всклокоченный он бродил по огороду, с тоской заглядывая в окна дома. Через них он видел внутреннее убранство кухни и свою кровать, на которой ему всегда спалось так уютно.

   Конечно, подобные перемены не могли пройти незамеченными мимо соседей. Оказываясь возле его холма, народ косился на Тойво.

   - Он сам не свой, - удивлялись одни.

   - Надо бы разузнать, что стряслось, - соглашались другие.

   С ним пытались заговорить, выспросить, отчего он переселился жить из дома на улицу. Но Тойво не отвечал на приветствия и укрывался в сарае.

   - Видать, совсем тю-тю, - заключали третьи, вращая пальцем у виска.

   Теперь от него воняло, как от свиньи. И сам он мало отличался от этих животных. Ну, может, тех хозяева лишь кормили получше.

   "Я самое несчастное существо на свете. - Тойво лежал, зарывшись в сено. По соседству переступали в своих стойлах пони, сонно квохчут куры. Снаружи ночь. - И самое ужасное, что я ничего не могу с этим поделать".

   Отчего же, могли бы удивиться - и дивились - другие, он не попросит помощи у соседей? Его бы накормили и обогрели. Он был тогитом из приличной семьи, а не каким-то пришлым чужаком. Всё так. Но Тойво не мог побираться. Ведь, попроси он помощи и даже сумей каким-то образом вернуть себе дом (о переселении в иное место он страшился и помыслить), до конце дней ему бы припоминали сделанные одолжения. Припоминали с усмешкой. А если бы у него появились дети, припоминали бы и им.

   Нет, он не станет никому ничего рассказывать. Гордость не позволит.