Куколка

О: Я был ошарашен, мистер Аскью. Чем больше размышлял я над своими наблюденьями, тем ярче вырисовывалась вся картина: юная леди изображала благосклонность к Дику, чтоб нас обмануть. Джонс предположил, что ночная отлучка имела целью тайное венчанье. Тогда разъяснялась и задержка в Эймсбери, имевшая столь несущественный предлог. Во всем том было лишь одно хорошее: коль так оно обернулось, то в наших услугах боле не нуждаются, об чем нас вскоре известят. Не стану повторять все наши гипотезы. Сходя вниз, я боялся узнать, что мистер Бартоломью с новобрачной уже отбыли.

В: Оказалось, нет?

О: Никак нет, сэр, и никаких перемен в нем я не заметил. Мы собрались в путь, но я был в совершенной растерянности, не зная, как подступиться к разговору об ночном происшествии. С Джонсом мы условились, что в удобную минуту он шутейно об нем намекнет девице — может, удастся что-нибудь вытянуть.

В: Удалось?

О: Отнюдь, хоть он улучил минутку, чтоб ее попытать. Поначалу девица будто смутилась, Джонс поднажал, и тогда она, осерчав, намертво замолчала.

В: Отрицала, что покидала гостиницу?

О: Именно так, сэр.

В: Скажите вот что: позже вас не уведомили об цели ночной поездки?

О: Никто, сэр. Увы, как и многое другое, сие осталось тайной.

В: Хорошо. На сегодня довольно, меня ждут другие дела. Завтра быть здесь ровно в восемь. Без всяких яких, понятно? С вами еще не закончено, сэр.

О: Совесть — мой поводырь, мистер Аскью. Не сумлевайтесь.

Показанья Ханны Клейборн,

под присягой взятые на допросе августа двадцать четвертого дня в десятый год правленья монарха нашего Георга Второго, милостью Божьей короля Великобритании, Англии и прочая

Зовусь Ханна Клейборн, сорока восьми лет, вдова. Содержу заведенье на Джерман-стрит.

В: Давай-ка, сударыня, без обиняков. Тебе известно, кого я разыскиваю.

О: К сожаленью.

В: Пуще пожалеешь, коль соврешь.

О: Врать себе дороже.

В: Сначала расскажи об своей подопечной. Знаешь ее настоящее имя?

О: Ребекка Хокнелл. Мы звали ее Фанни.

В: А французским прозвищем не нарекали, то бишь Луизой?

О: Нет.

В: Откуда она родом?

О: Сказывала, из Бристоля.

В:

Там ее родня?

О: Вроде бы.

В: Как, ты не знаешь?

О: Про семью она помалкивала.

В: Давно у тебя появилась?

О: Три года назад.

В: Сколько ей тогда было?

О: Без малого двадцать.

В: Как ты ее заполучила?

О: Через знакомую.

В: Слушай, Клейборн, ты всему свету известная бандерша. Не наглей и отвечай пространно.

О: Через свою вербовщицу.

В: Коя выискивала и совращала невинных?

О: Ту уж совратили.

В: Она была шлюхой?

О: Потеряла честь с хозяйским сыном. В Бристоле, где была в горничных. Ее выгнали. Так она сказывала.

В: Девица понесла?

О: Нет. Натуральная яловка.

В: Что ж тут натурального? Скажи-ка, ведь она пользовалась спросом?

О: Телом не вышла, так взяла штучками.

В: Какими?

О: Умела расположить к себе мужчину. Та еще актерка.

В: Чем же брала?

О: Мол, с ней надобно куртуазно, ибо она не шмат плоти, но чиста как родник. Чудеса, но клиенты покупались и желали еще отведать.

В: Изображала леди?

О: Разыгрывала невинность, а сама-то — расчетливая похотливая шлюха, каких свет не видывал.

В: Как разыгрывала?

О:

Представлялась скромницей, деревенским свежачком, святой простотой, ах-что-вы-я-не-такая… Угодно ль еще? Уловок ее достанет на целую книгу. Потаскуха искусная, невинности в ней — что в гадючьем гнезде. Когда в настроенье, лучше с поркой никто не управится. Старый судья мистер П. — вам он, конечно, известен, сэр, — не распалится, прежде чем его хорошенько не отхлещут. Вот она и прикидывается то надменной инфантой, то свирепой дикаркой, все в одном заезде. А судье только того и надо. Но сие так, к слову.

В: Где ж она эдакому обучилась?

О: Да уж не у меня, скорее у черта. Такая уродилась.

В: Однако ж распутство ее прославлялось?

О: Как так?

В: Взгляни на сию бумаженцию, Клейборн. Слыхал я, отпечатано по твоему заказу.

О: Знать не знаю.

В: И видеть не видела?

О: Может, и видала.

В: Так я тебе зачитаю. «Прежде чем искать любовной схватки со Стыдливицей, ты, читающий сии строки, сочти-ка свои золотые. Ибо вопреки ее прозванью и наружной скромности серебро ей негоже. Знай же, ничто так не ублажит твою похоть, как нужда прибегнуть к силе, дабы овладеть сей коварной нимфой, коя зардеется, замечется, возопит об позоре и наконец уступит. И тогда узришь ты нечто удивительное: распростертую лань, коя не борется за жизнь, не обморочна от страха, но предлагает свою восхитительную сердцевину клинку счастливого охотника и шепотом молит, чтоб ее пронзили… Гляди, сэр Нимрод, чтоб от гибельного восторга не окочуриться самому». Ну что, мадам?

О: Чего, сэр?

В: Сие она?

О: Пожалуй. Что из того? Не мною писано, не мною публиковано.

В: В Судный день тебя не помилуют. Когда началось дело с тем, чье имя ты не смеешь произнести?

О: В первых числах апреля.

В: Прежде ты его знала?