Куколка

В: Хватит! Лучше скажи, обсуждала ль Фанни сию особу с тобой иль товарками?

О: Говорила, неумеха, однако не безнадежен; особых трудов ей нет — мол, трюмсель взлетает резво, но скоренько берется на гитовы.

В: Выходит, он к ней прикипел?

О: По всему, так, ибо других не желал, хоть его и сманивали.

В: А девица к нему?

О: Она б в жизнь не призналась, ибо хорошо знала мой устав: никаких тайных шашней и дармовщинки.

В: До сего случая она подчинялась твоим правилам?

О: Да. С умыслом.

В: Каким?

О: Каким-каким — надуть меня! Она не дура, хоть с виду простушка! Знала, чем взять меня, а чем пронять мужиков.

В: Чем же она их пронимала?

О: С рвеньем изображала девственницу — дескать, мужчину еще не познала, надо брать ее лаской, а не наскоком. Мужики будоражились, находя особый смак в ее стыдливых ужимках, и воображали, будто сломили притвору, когда та допускала вогнать ей плешь меж ног. Привередничать ей позволялось, ежели ее брали на ночь — так заработок не меньше, чем на разовых заказах. Случалось, за вечер я продавала ее шестерым. Но чаще ее клиенты были расписаны на неделю вперед.

В: Сколько у тебя работниц?

О: Обычно с десяток.

В: Фанни считалась отборным и ценным товаром?

О: Отборный — свежачок. Она ж не дева, как бы ни прикидывалась. Лишь безмозглые дураки платят бешеные деньги за разъезженную колею.

В:

Товарки удивились ее исчезновенью?

О: Удивились.

В: Как ты его объяснила?

О: Никак. Смоталась — и слава богу.

В: А уж ты со своими бандюками присмотришь, чтоб боле она не торговала передком, верно?

О: Не стану отвечать. Наговор. Я вправе свое вернуть.

В: И что ты предприняла?

О: Чего ж тут предпримешь, коль она за морем?

В: Уж несомненно понаставила шпиков, кои ждут ее возвращенья. Заруби на носу, Клейборн: отныне девица моя. Ежели кто из стремщиков ее заметит, а ты в сей же миг об том не доложишь, больше не гонять тебе гусей и гуськов. Богом клянусь, раз и навсегда прикрою твой выпас. Ясно ли я выразился?

О: Прям как мой бандюк, сэр.

В: Разозлить меня не получится. Еще раз спрашиваю: ты поняла?

О: Да.

В: Вот и ладушки. Ступай, будет твоей раскрашенной морде истязать мой взор.

Jurat die quarto et vicesimo Aug.anno domini 1736 coram meГенри Аскью

Показания Фрэнсиса Лейси,

под присягой взятые на продолженье допроса августа двадцать четвертого дня вышеозначенного года

В: Так, сэр, вчерашняя беседа требует кое-каких уточнений. Как вам показалось: высказыванья мистера Бартоломью об его увлеченьях, кромлехе и на прочие темы были продиктованы одной лишь учтивостью человека, за беседой коротающего время, иль же свидетельствовали об его глубоком, я б сказал, всепоглощающем интересе к сим материям? Вас не удивил влюбленный, кто самозабвенно разглагольствует об груде камней, но даже слова не проронит о будущности той, кого он вроде как боготворит? Кто ради научных изысканий не прочь помешкать, тогда как всякий другой любовник восстал бы против даже минутной задержки? Вы не находите, что безоглядная страсть и набитый книгами сундук плохо сочетаются?

О: Конечно, об том я думал. Однако не мог решить, что сие: чудной способ отвлечься иль подлинный интерес.

В: Теперь что скажете?

О: В конце концов мистер Бартоломью признался, что в Корнуолле нет никой юной леди. То был лишь предлог. Но по сию пору мне неведома истинная цель нашей поездки. В том вы убедитесь, сэр.

В: По-вашему, что подразумевалось под поиском жизненного меридиана?

О: Поди знай, сэр, что скрыто за всякой столь неясной и причудливой метафорой. Может, опора в вере. Боюсь, религия, кою мы исповедуем, его слабо утешала.

В: Вы мало рассказали об его слуге. Каким он вам показался?

О: Вначале я к нему не присматривался. Но то, что позже разглядел, не особо понравилось. Как бы сие сказать… Возникло подозренье, что никакой он не слуга, а просто взят на роль, как мы с Джонсом. Нет, все он исполнял учтиво, с должным усердьем… Однако ж в нем сквозила этакая… не то чтоб надменность… эх, не умею я выразить! Я подмечал его взгляды в спину хозяину — будто он сам господин и значит не меньше. Тут речь не об потаенной обиде, а скорее об зависти, какая гложет безвестного актеришку, прилюдно расточающего улыбки и комплименты знаменитому собрату. Ведь я ничуть не хуже, думает злопыхатель, ничего, когда-нибудь свет узнает, насколько я даровитее сего обласканного овацией мерзавца!

В: С мистером Бартоломью сим поделились?