Кукушка

Пока ждали обеда, закусывали устрицами — все музыканты оказались большими любителями этого деликатеса; они вооружились ножами и принялись за дело. Хозяин притаскивал сетку за сеткой, и плоские зеландские устрицы дюжинами исчезали в желудках бродячих артистов, приправленные солью, уксусом и оливковым маслом. Кукольник, Октавия и Фриц от остальных не отставали, и только Йост не проявил к дарам моря никакого интереса. Некоторое время в трактире раздавалось только щёлканье створок, хлюпанье, с которым путники высасывали сок, да сдержанное крепкое словцо, когда нож соскальзывал и резал пальцы. Пахло уксусом и мелом. Когда первый голод был утолён, непримиримые Феликс и Тойфель тут же заспорили, какие устрицы вкуснее: французские Prat Ar Couni, Brelon из Бретани, Marenne-Oleron с побережья Ла-Рошели или Gravettes d'Arcachon с их ореховым привкусом. Оба за время своих странствий перепробовали их неимоверное количество и в итоге сошлись на том, что местные зеландские если и не самые замечательные, то ни в чём не уступают французским и уж куда лучше дорчестерских или колчестерских.

— Говорят, в Парамарибо устриц столько, что там их ракушками улицы мостят, — сыто отдуваясь и удовлетворённо цыкая зубом, подвёл итог трапезе Тойфель.

— Иди ты! — вскинулся Феликс. — Быть того не может!

— Может, может. Они там на деревьях растут.

— Как на деревьях? Врёшь ты всё — не может быть такого. Где эта параба... мариба... а?

— В Суринаме, в Новом Свете.

— А... ну, там-то запросто. Хотя, наверное, всё равно враньё.

После закуски Кастус зачерпнул воды и отправился умываться на двор. Карл Барба вооружился ножом и стругал деревяшку, то и дело поправляя сползающие от пота очки. Йоста Фриц потерял из виду, исчез куда-то и ван Хорн. Дер Тойфель у окна возился со своим барабаном, Октавия сидела рядом — кулачки под подбородок, — болтала ногами и, как обычно, сыпала вопросами.

— Дядя Тойфель, а зачем вы эти верёвки тянете?

— Зачем тяну? Да чтоб настроить.

— Настроить? — Голубые бровки девочки от удивления нахмурились. — Как это — настроить? Разве барабан тоже надо настраивать?

— Конечно! Любой инструмент нуждается в настройке, — наставительно сказал дер Тойфель. — Слышишь?

И он легонько ударил пальцами. Барабан отозвался низким гулом. Октавия послушала и пожала плечиками.

— А у господина Карабаса тоже есть барабан, — сказала она, — и он его не настраивает, только стучит.

— Да ну?

— Правда-правда! Он у него лежит под куклами, в том сундуке.

— Тогда, должно быть, он у него совсем разваливается. — Тойфель выпрямился и нашарил взглядом кукольника. — Эй, господин Каспар, или как вас там... Девочка говорит, будто у вас есть барабан!

— Scuzi? — Карл-баас поправил очки. — A, si. Есть у меня барабан.

— Достаньте, я бы глянул.

— А зачем вам... Ах, ну да. Сейчас. — Он отложил нож, вышел и минуты через две вернулся с барабаном. — Вот.

Дер Тойфель подхватил цилиндр, стукнул кулаком по коже и поморщился. Поворотился к девочке:

— Вот, посмотри, послушай звук. Ударь сама. Давай смелей, не бойся.

— Вовсе я не боюсь!

Октавия размахнулась и ударила так, что едва не упала с лавки. Несчастный инструмент издал глухое «тбум», вполне пригодное, чтобы привлечь внимание (во всяком случае, посетители в корчме заоборачивались), но Тойфель по-прежнему выглядел недовольным.

— Разве ж это звук? — возмутился он. — Никакого тембра, какой-то шлепок. Эх, господин кукольник, господин кукольник... нельзя же так запускать инструмент!

— А в чём, собственно, дело? — поинтересовался Карл-баас.

— Сейчас увидите. Верней, услышите. Так и быть, я вам его настрою.

— Ба! — подал голос из угла скрипач Феликс, которому уже принесли заказанное пиво. — Настроит он вам барабан, как же! Вы посмотрите на него — он же точно сумасшедший. Возится с этими колодами, будто со скрипками, да ещё и воображает чёрт-те что. Да у него и слуха-то нет!

— Болтай, болтай! — огрызнулся дер Тойфель. — На твоей пиликалке не то что играть — барабанить нельзя!

— Слушай его, девочка, он тебя научит на собак лаять... Лучше подойди потом ко мне, напомни, я тебе покажу, как настраивают настоящий инструмент, а не это помойное ведро!

Дер Тойфель проигнорировал последний выпад и принялся распускать узлы и перетягивать верёвки, которыми были стянуты обечайки барабана.