Кукушка

— Не думаю. Просто дети тут определённым образом замешаны. Сам травник ничего не может сделать — он как раз и есть та самая плотина. А вот кто будет мельницей на той плотине, я не могу уразуметь. И теперь, когда Жуга вернулся, где-то что-то — я уверен — в самом скором времени должно произойти! Должно — я чувствую! И знаешь, не хочу упустить этот момент. И эти трое детей должны быть рядом. Все! Хотя, по-моему, они давно уже не дети. Так вот: наш Томас, этот маленький монах, как раз один из тех троих. Вот потому я и согласился следовать за ними, Дважды-в-день, и потому мы с тобой и дальше будем притворяться. Понял? Э-хе-хе... Ну, хорош томить — есть хочется. Давай снимай.

— Ах ты, и верно! Оп! Держите. Ну как?

— Кх-кх! О-ох, наперчил! — Хагг откусил кусок и помахал ладонью возле рта. — Огонь!

— А вы вина глотните. Я хорошего вина припас, из крайней бочки. Помните, я приносил, мы с вами пили? Аристид, хромая шельма, господам, значит, альгвазилам дал другого, а меня не обманул — налил того самого, лучшего. Вон, в той бутылке.

— Благодарствую.

И оба замолчали, ибо известно, что хорошая трапеза располагает к благодушным мыслям и таким же благодушным разговорам или же к молчанию. Иоганес Шольц и Золтан Хагг, не сговариваясь, выбрали второе.

И в этот миг из темноты появился большой силуэт человека. Оказалось, это Смитте. Будучи обнаруженным, толстяк выступил на свет и теперь таращился на Золтана и Иоганна, комкая в лапищах катаную шляпу и шумно втягивая ноздрями воздух.

— А, это этот убогий, — прокомментировал Иоганн. — Пришёл на запах жареного. Дать ему кусочек, господин Ха...гм... мастер Людгер?

— Дай, чего уж, — проворчал тот. — Всё равно нам всё не съесть.

Иоганн поддел с углей ещё одну полоску флеккена, подул на неё, чтоб остудить, и протянул умалишённому:

— Держи, болезный, только не ожгись. И сядь — чего торчишь? в ногах правды нет. Эх, грехи наши тяжкие...

Он перекрестился.

— Премного благодарен, господин Иоганн, — на удивление внятно и отчётливо ответил «полоумный Смитте», взял мясо и уселся на бревно.

От неожиданности у Иоганна аж кусок в горле застрял, а Золтан вскинулся и приподнялся, вглядываясь толстяку в лицо.

— Ты... — осторожно выговорил он.

— Я, Золтан, я, — ответил «Смитте», развеивая всякие сомнения. Откусил кусочек мяса и поморщился: — Ох, наперчили! Яд и пламя!

Иоганн наконец прокашлялся и приложился к бутылке, чтобы промочить глотку.

— Вы уж, сударь Лис, того... поосторожнее, — пожаловался он, оглядываясь по сторонам. — Хотя б предупреждайте, ведь нельзя же так людей пугать! Мы же думали, что это как бы он, а это как бы вы.

— А что, сразу не заметно? — поинтересовался «Смитте».

— Не заметно.

— И вправду, — согласился Золтан. — В прошлый раз так пузана колбасило, мы думали, копыта отбросит... А сей час — ничего, вид как вид.

— Я научился, — мрачно усмехнулся травник в шкуре полоумного налётчика и потянулся за бутылкой. — Это оказалось не так сложно. Хотя по-прежнему противно... Я уже полчаса у их костра сижу и слушаю, о чём они болтают.

— Ничего себе! — восхитился Золтан Хагг. — Ну и шпион бы из тебя получился! А что болтают?

— Разное, — уклончиво ответил «Смитте», откусил кусок и принялся жевать. Пряный жир потёк у толстяка по подбородку. — Вы куда идёте?

— Я не знаю.

— Можешь как-то убедить монаха, чтоб он шёл, куда нам нужно?

— А куда нам нужно?

— К северному побережью.

— К се... Так мы туда и движемся! Нас всех ведёт мальчишка: этот брат Себастьян беседует с ним каждый день, и тот говорит, куда идти.

Толстяк нахмурил лоб.

— Мальчишка, да... — пробормотал он. — Забавно. Может быть, он тоже что-то чувствует, а может, даже знает. Так или иначе, к ним мне подойти не удалось: они меня прогнали. Ладно. Постараюсь навещать вас. А пока...

— Эй, постой! — Хагг поднял руку. — Подожди. Я хотел спросить: что ты задумал? Ты всегда уходишь, не договорив. Скажи прямо, чтоб нам больше не гадать! Ты думаешь о жертве, да? О жертве?

Травник помолчал. Поднял взгляд.

— Да. Можно сказать и так.

Золтан почувствовал, как по спине его забегали мурашки, будто костёр исчез, а за спиной разверзлась бездна. Сразу стало холодно и неуютно, потянуло сквозняком.

— И... это будет кто-то из детей?

— Детей? Каких детей? — не понял «Смитте». Вдруг лицо его вытянулось. — Золтан, да ты что... — проговорил он. — Или ты плохо меня знаешь?

— Но для чего? Во имя Господа, скажи мне тогда, для чего?

— Но я почти всё сказал тебе тогда, в лесу. Она — кукушка. Ткач. Верней сказать — ткачиха. Вторая половина. Мир сумеет измениться, только если она...