Культурный разговор

Уморительный веселый голос, обитавший в родительском магнитофоне, я, как большинство детей семидесятых годов, и считала за родственника, певшего для меня лично про заповедные Муромские леса, большого жирафа и неунывающих спортсменов-неудачников. Правда, попадались и другие песни…

Полководец с шеею короткойДолжен жить в любые времена.Чтобы грудь – почти от подбородка,

От затылка сразу чтоб спина.На короткой незаметной шееГолове удобнее сидеть,И душить – значительно труднее,И арканом не за что задеть…

Потом уже, в юности, с голосом соединилось и лицо. Потом добавилась его судьба – и теперь никакими силами мне Высоцкого не вынуть из личного опыта любви и радости. И так было с десятками миллионов людей. Общая «сумма счастья», данная нам этим человеком, такова, что в ней тонут без остатка какие-то жалкие глупости нынешних молодых людей – да ну, дескать, ваш Высоцкий, совок, отстой…

Бедные! Бедные! – как любила говаривать Фаина Раневская.

Высоцкий продержался на белом свете куда дольше, чем схожие с ним по натуре Сергей Есенин или Александр Башлачев – те и до тридцати не дотянули. Чрезвычайное проявление в человеке «русской души» вообще опасно: на отдельную личность обрушивается чудовищный груз общих страданий, общей вины да еще вместе с жаждой жизни и любви в размерах, с одним индивидуальным бытием несовместимых. Путь к гибели для Высоцкого был несколько замедлен самоотверженностью Марины Влади и его собственным артистизмом: будь он только поэтом или певцом, он сгорел бы куда быстрее. Актерство прибавляло воздуха, расширяло пространство. Он вертелся, бился и метался, менял занятия, искал еще новых дел, переходил с одной «беговой дорожки» на другую – но этим тормозил процесс самосожжения. Он был похож на героя своей песни, спринтера, согласившегося бежать стайерскую дистанцию.

Воля волей, если сил невпроворот – а я увлекся!

Я на десять тыщ рванул, как на пятьсот, – и спекся.Подвела меня – ведь я предупреждал! – дыхалка,Пробежал всего два круга и упал.А жалко…

Он умудрился испортить «им» Олимпиаду, напоследок яростно доказав, что на Руси у государства и народа разная история. (Государство обожает могучие фасады, а народу на фасады, в общем, плевать, потому что ему-то жить «за фасадом».) О смертном часе Высоцкого 25 числа будут трубить все СМИ, так что мы насмотримся на своего любимца вдоволь. «Великий человек – это национальное бедствие», – пошутил Томас Манн в одном из романов, приписав это изречение китайцам и, разумеется, придумав его лично. Может быть, только в Германии и России понимают, насколько это правда.

В Театре на Таганке – режиссерском, ансамблевом – он выходил на сцену и растворял все окружающее, а в труппе были первоклассные актеры. (Может быть, разве что на Демидову не действовал этот всепожирающий огонь, оттого она и написала о Высоцком мягче и нежнее всех коллег.) Тем, кто занимался одним делом с Высоцким – играл, снимался в кино или пел авторские песни, – невозможно было избавиться от мучительного чувства «что я ни делай – так не сделаю и так любить не будут». Нет Высоцкого – и ты виден, заметен, ты вроде как молодец, есть Высоцкий – и ты растворяешься и превращаешься в невидимку… Тут засомневаешься, в самом ли деле нужны людям эти мучители – то есть те, кто одарен сверх всякой меры.

Уточню: проживший всю жизнь в СССР Высоцкий не был нашей «домашней радостью», строго привязанной к времени и пространству. Он сводил с ума любую аудиторию – в Париже, Лос-Анжелесе, Мексике, Польше, Югославии. Он рвался в мир по праву таланта мировой величины и, если поиграть в возможные варианты, мог, скажем, в середине восьмидесятых уехать за границу и получить мировое признание круче, чем Бродский или Барышников…

Нет, твердо говорит нам внутренний голос, нет.

Это уже был бы какой-то другой Высоцкий, который поставил бы личный успех выше переживания общей судьбы, который бы «отключился» от родимого генератора несчастья и гениальности одновременно, и мы этого Высоцкого вообразить себе не можем. Нам нужен этот, несуразный безмерный Высоцкий, с воспаленными безумными глазами, «психический», ужасный, грандиозный. А гладкий и всеми обласканный, сидящий где-то там на вилле и подписывающий миллионные контракты – не нужен. Вот такие мы подлецы, да.