Культурный разговор

Петербург произвел на меня грандиозное впечатление. Он был во многом не похож на Москву. Не было центрального отопления, все топили печи. Я каждое утро ездил на Римского-Корсакова за торфом. Печка была железная, голландка, покрашенная краской. Это всё было совершенно не московское. А если взять слова, обозначения – сколько отличий. Почтовый ящик называли кружкой, ручку – вставочкой…

– И огромное количество бывших людей, как их называли…

– Да. Сейчас их мало. Было видно сразу, кто приезжий. Питерцы, ленинградцы настоящие очень отличались. Мой двоюродный дядя носил капитанскую фуражку, хотя он не был моряком, занимался греблей, возил меня грести в двойке распашной на Финский залив. Были яхт-клубы – этого сейчас нет. То есть существует, но только для богатых людей, а тогда это был спорт, традиция.

– И где-то Мировой океан дышит… А сильно изменился Ленинград с пятидесятых?

– Это по-прежнему один из самых красивых городов мира, но вот уникальная атмосфера – она постепенно нивелируется.

– Каким бы вы хотели видеть Петербург?

– Я хочу, чтоб сохранялась духовная память. Не только о Пушкине, Грибоедове, о великих, но и об Октябрьской революции, – это все наша жизнь. И Ленин – наша жизнь. И взятие Зимнего – штурмом или не штурмом – это наша жизнь. И это должно присутствовать. Мне дико смотреть на то, как во время парада на Красной площади Мавзолей Ленина закрывают какой-то шторой. Ну это же бред. Мы же все знаем, что там лежит Ильич. Чего закрывать-то его?

Когда в акватории Невы, где шпиль Петропавловки поднимается на абсолютно ровном горизонте, вдруг ставят фонтаны, которые бьют выше шпиля, считая, что это красиво, хочется сказать – позвольте, красив как раз вот этот шпиль, а фонтаны здесь не нужны.

Сейчас хотят на Конюшенной площади какую-то гостиницу строить. Элитную. Или квартиры, где будут жить люди. Элитные. Добившиеся чего-то. Посвежевавшие не одного человека. Зачем? Оставьте центр, районы с дворами-колодцами, не надо это улучшать. Придумайте, как облегчить жизнь людям, которые там уже живут. Сохранить это все надо. Так, чтобы на меня это произвело впечатление, как на того мальчика, который входил в Зимний, в Эрмитаж, почти пустой, в 1947 году, и ему казалось, что слышится легкий шорох платья фрейлины. Разрушать ощущение этого присутствия нельзя, это преступление. Город прекрасен не только архитектурой, но и атмосферой, которую надо беречь и хранить.

– Потребность в культуре сегодня никуда не делась, она в сохранности?

– Несомненно. Битком набитые залы. Казалось бы, поэтический вечер, – я бы не пошел. А зрители сидят.

Удивительно, вспоминаются строфы, которые я лет двадцать не читал. В Америке в программе концерта у меня была поэма Иосифа Уткина «Повесть о рыжем Мотэле». Мне очень нравится. Успеха там не имела эта поэма.

А недавно вдруг у меня выскакивает само из памяти, из этой поэмы Уткина:

Сколько домов пройдено,Сколько пройдено стран.Каждый дом – своя родина,Свой океан.

И под каждой слабенькой крышей,Как она ни слаба, –Свое счастье,Свои мыши,Своя судьба…2014

Зверь по имени «Мать»

Нина Усатова – Надежда Волкова.

Телевизионный фильм «Станица», 12 серий.

Автор сценария Виталий Москаленко, режиссер Владимир Шевельков

Дистанция всего в три года – между резней в станице Кущевская и появлением на экранах телевизионного фильма «Станица» – никак не могла способствовать созданию полноценного художественного произведения. Еще не «остыли перья» журналистов, самые бывалые из которых были не в силах скрыть чистого ужаса перед кущевскими событиями, еще в сознании людей не улеглось то, что улечься там в принципе не может. Эстетика телевизионного художественного фильма просто не в состоянии поглотить и переварить жизненный материал такой степени дремучей жути.

А всего-то и произошло, что в одной отдельно взятой станице на Юге России власть захватила одна семья. И вот не стало такого несовершенного, всеми ругаемого государства, не стало закона, не стало нелюбимой полиции, ничего не стало – только бодрая сплоченная шайка обожающих друг друга родственников. Которых эта безграничная власть растлевает до самого адского донышка.

Можно, конечно, снять такое кино, чтоб в нем не было «духа жизни», обычное кино про бандитов, но ведь жалко вовсе лишаться исходного материала, ведь узнав, что сняли «про Кущевку», зритель нетерпеливо приникнет к экрану.