Купание в пруду под дождем

Пока на стр. 3 Иван Яковлевич стоит на мосту, мы останавливаемся ради некоторого авторского отступления. Автор, по собственному признанию, «до сих пор не сказал ничего об Иване Яковлевиче, человеке почтенном во многих отношениях». Но отступление это не очень-то убеждает нас в почтенности Ивана Яковлевича. Нам сообщают, что он пьяница, скверно одет и у него воняет от рук. Вдобавок он «большой циник» – в подтверждение нам предлагают такой факт: когда Ковалев заявляет, что у Ивана Яковлевича воняет от рук, Иван Яковлевич парирует резонным вопросом («Отчего ж бы им вонять?»). В отместку Иван Яковлевич намыливает Ковалеву «и на щеке, и под носом, и за ухом, и под бородою», то есть примерно везде, где цирюльнику и полагается намыливать.

Итак, отступление нам преподносят на полном серьезе и с кажущейся внушительностью, но, как и сам Иван Яковлевич, оно, похоже, неспособно справиться с поставленной задачей: как о человеке мы об Иване Яковлевиче почти ничего не узнали, а то, что узнали, подрывает веру в утверждение автора о почтенности нашего героя. Словно рассказчик прослушал собственное заявление, а затем взялся доказывать его, применяя несуразную логику шиворот-навыворот.

И мы начинаем подозревать, что не только у Гоголя вселенная странная, но и у его рассказчика.

Проза Гоголя, если сравнивать ее с прозой Чехова или Толстого, кажется корявой, неловкой, сумбурной. Она до странного неточная и, подобно Ивану Яковлевичу и Прасковье Осиповне, ведет к диковинным умозаключениям. В первом абзаце рассказчик заявляет, что фамилия Ивана Яковлевича «утрачена», то есть рассказчику она неизвестна. Затем он сообщает, что фамилии нет «даже» на вывеске. Но это не связанные друг с другом факты: рассказчику не удалось запечатлеть фамилию Ивана Яковлевича, но сам герой вроде бы знает свою фамилию; он не указал ее на вывеске не потому, что не знает ее. Прасковью Осиповну нам представляют как «довольно почтенную», но что это значит, когда о человеке говорят как о «довольно» почтенном? (В чем разница между довольно

почтенным и, скажем так, почтенным целиком и полностью?) Когда мы улавливаем, что разговор между супругами ушел от логики, рассказчик нисколько не вмешивается и не уверяет нас, что и ему тоже так кажется. («Где это ты, зверь, отрезал нос?» – сердито вопиет она, пренебрегая тем, что такого произойти в принципе не могло, поскольку, отрежь Иван Яковлевич клиенту нос, клиент, несомненно, возмутился бы

.)

Авторский голос в повести «Нос» – особая разновидность повествования от лица ненадежного рассказчика, встречающаяся в русской литературе; такое повествование называется «сказ». Вообразите актера в образе, излагающего историю. И образ этот… какой-то не такой. По словам переводчицы Дебры К. Эриксон, этот образ «резко характеризуется сниженной речью» [52]. Согласно критику Роберту Магуайру сказовый рассказчик у Гоголя «малообразован и смутно представляет себе, как выстраивать аргументацию или тем более рассуждать красноречиво и убедительно о своих чувствах, пусть и желает, чтобы его считали сведущим и наблюдательным; склонен говорить сумбурно и отвлекаться, неспособен отличить проходное от важного». Писатель и переводчик Вэл Винокур добавляет (и это мы уже начали замечать), что в итоге получается история, искаженная «несообразными повествовательными акцентами» и «безосновательными допущениями». Как пишет Магуайр, «энтузиазм рассказчика берет верх над здравым смыслом».

Итак, это не неуклюжее письмо: так великий писатель пишет «под» неуклюжего писателя. (И не только; это великий писатель изображает письмо неуклюжего писателя о мире, где отрезанный нос отыскивается в буханке хлеба.)