Kurohibi. Черные дни

— Ты всегда была несносным ребенком, хрупким и одиноким. Но это я и полюбил в тебе. Я всегда восхищался тобой, твоей красотой, величественностью, великолепием. Ты была недостижима и пленительна, как солнце, ты обжигала своей притягательностью, ты причиняла боль, которую я тоже научился любить. Каждый проведенный с тобой день отзывался мучительной грустью от несбыточной возможности быть с тобой, стать твоей опорой, пригреть, приласкать твое скрытое сердце. Это было невыносимое страдание — видеть тебя рядом и не ощущать твоих чувств, что ты прятала ото всех и самой себя. Видеть твою слабость, хрупкость, беспомощность, но не иметь возможности помочь. Глядя на тебя, больше всего на свете я желал почувствовать твое тепло, твою нежность, твою доброту. Всю тебя, ту, которую ты боишься больше всех.

Взгляд Аски вдруг тронуло глубокое мерцание, словно со дна его начало пробиваться нечто, спрятанное в самом дальнем уголке души. Нечто, зовущееся чуткой искренностью, чувственностью, откровением. И ее разомкнувшиеся губы дрогнули, предвещая самый горестный и самый трогательный плач.

— Поэтому… Прости меня Аска. Прости за все, что я причинил тебе. Это был единственный способ умереть — заставить убить мое бессмертное сердце любимого человека. Тебя, девушку, что я полюбил. Самую дорогую и желанную, самую красивую, самую яркую, сияющую, несравненную. Девушку, что носит нашего ребенка.

Раздался короткий стук — пустой пистолет выпал из рук Аски на пол, а сама она крупно задрожала и издала тихий слезный стон, в котором смешалась буря объявших ее чувств: шока, озарения, нежности, печали, надежды, и пламя эмоций, и искра новой жизни. Голубые глаза вдруг засияли глубоким, словно океанское дно, но небывало ярким чувственным венцом, и распущенные огненные копны волос с затрясшейся головы соскользнули вдоль плеч, будто попытавшись ее обнять.

Синдзи не мог знать, откликалось ли его тело, но при виде Аски — такой ранимой и будто возродившейся из бледного призрака в живую и полную чувств девушку — на лице возникла самая ласковая и нежная улыбка. И с расплывающимся океаном тепла в душе он продолжил:

— Наш с тобой ребеночек, совсем еще крошечная девочка. Наверное, я ее уже не увижу, но ты теперь справишься без меня. Ты теперь очень сильная, Аска, и больше не будешь страдать от одиночества…

Рыжеволоска всхлипнула, сжалась и вдруг залилась слезами — совершенно искренне, чувственно, выплакивая их из самой глубины души. Ее обветренные, но намокшие от плача губы через дрожь стали шептать:

— Синдзи… нет… не уходи…

— Прости, моя милая Аска, — его голос тоже внезапно дрогнул. — Но мне нельзя оставаться в живых, иначе все начнется сначала. Поверь, больше всего я хочу быть с тобой, жить вместе, растить нашего ребенка, но… мне нельзя… Ради тебя, ради вас всех и вашего будущего…

Мир вокруг начал медленно блекнуть и расплываться, словно от слез в глазах.

«Извини, Синдзи-кун, но мои силы на исходе. Нам пора».

«Я понимаю, но еще одну минуту, пожалуйста, продержись».

— Моя последняя к тебе просьба — пусть нашу дочку будут звать Аико. Мне очень жаль, что я не мог иначе выразить свои чувства, что заставлял тебя столько страдать, но, пожалуйста, живи дальше. Тебе не нужно больше закрываться в раковину, бояться окружающего мира, доказывать свое право на место под солнцем. Ты теперь очень сильная, ты храбрая, мягкая, добрая, и у тебя есть то, чему можно посвятить жизнь. Живи ради нашего ребеночка, в котором продолжится моя жизнь. А мне нужно уходить…

Зрение начало меркнуть, вновь опутывая окружающий мир в непроницаемую пелену и оставляя лишь один светлый образ разошедшейся в плаче и жалобной мольбе неописуемо красивой рыжеволосой девушки. И Синдзи ощутил, как сжалось его сердце и как по щеке из мертвого глаза потекла черная, как смоль, вязкая дорожка, снимая, наконец, темное марево с души.

— Нет!.. — донесся отчаянный, пропитанный мучительно чувственной тоской голос Аски. — Синдзи, не бросай меня… умоляю!.. Останься со мной, давай жить вместе, всегда, неразлучно!.. Прошу тебя… мой принц… мой Синдзи… любимый…

Однако он уже не мог различить ничего, кроме огненных всполохов ее волос, блеска трогательно глубоких, сияющих искрами трепещущего сердца лазурных глаз, ее свечения на фоне пропадающего мира, и девушка, кажется, бросилась к нему, упала к ногам, обняла, зарыдала, моля сквозь слезы, но сил у него осталось лишь на то, чтобы поднять мертвую руку и провести по ее промокшей мягкой нежной щеке.

«Просто продолжай жить… и будь счастлива…»